Возвращение

 

Утром в четверг начались сборы в дорогу. На зарядке ребята в последний раз обежали вокруг виллы, искупались в море, а после завтрака надели свои московские брючные костюмы, от которых они уже отвыкли, бегая два месяца в коротких шортах. Георгий Евгеньевич сказал, что в Вашингтоне плюс 12, а в Москве всего плюс 4.

В половине одиннадцатого к воротам подъехал трейлер. Все молча сели. Разговаривать не хотелось. Всё было уже сказано. Каждый думал о предстоящем полёте, о расставании с Америкой и о встрече с Москвой.

Александр в последний раз окинул взглядом великолепную дедушкину виллу, пальмы на берегу, лагуну в которой они ещё недавно купались. Взглянул на одиноко торчащую из воды скалу, на песчаную косу, с которой было связано столько приятных воспоминаний, и на безбрежное море за ней. Чайки по-прежнему летали над лагуной, вылавливая мелкую рыбёшку. Им не было никакого дела до того, что он, Саша, уезжает из Флориды и, может быть, навсегда.

В одиннадцать прибыли в аэропорт Майами. Там было шумно. То и дело взлетали и садились самолёты, подъезжали и отъезжали автомобили, автобусы. Толпы людей то появлялись неизвестно откуда, то исчезали неизвестно куда. Все спешили, шумели. Слышался разноязыкий говор туристов: аристократический английский, крутой американский, смачный испанский, певучий итальянский и только русского не было слышно.

Ребята сидели молча и наблюдали за пассажирами.  Евгений Робертович негромко разговаривал с Георгием и Ритой. До Саши доносились слова.

- Гарик, звони мне, не забывай отца. Я вам тоже буду звонить. Когда теперь увидимся, бог знает. Опять я остаюсь один.

- А вы приезжайте к нам, папа, - предлагала Рита. - Гарик до конца года будет дома. У него скоро тренировки, медкомиссия.

- Нет. Не люблю я зиму. Да и делать в Москве мне нечего. А сиднем сидеть лучше здесь, у моря, у себя дома. Может быть, в Вашингтон на недельку как-нибудь съезжу.  Навещу старых друзей,  приятелей. 

Объявили посадку на Вашингтон.

- Ну что, внучата, давайте прощаться, - сказал Евгений Робертович. - Не забывайте деда. Звоните. Приезжайте на следующий год.

Он обнял Валеру, Женю и посмотрел на Сашу, который стоял, опустив глаза, и нервно теребил брючный ремень.

- А ты не хочешь обнять деда? Или ты недоволен приёмом, разбойник? Александр виновато взглянул на Евгения Робертовича и вдруг кинулся к нему на шею. На глазах его выступили слёзы. Ему было искренне жаль расставаться с дедом, жаль, что он огорчил его. Но ещё больше тронуло сердце Саши это ласковое "разбойник". Он понял, что дедушка простил его, что он больше не сердится и что он самый близкий ему человек на свете. Между ними протянулась незримая нить родства, дружбы, привязанности.

Евгений Робертович похлопал Сашу по спине, поцеловал и отпустил. Он заметил слёзы на глазах парнишки, и его сердце наполнилось теплом и нежностью. Они расставались друзьями.

Через несколько минут аэропортовский автобус доставил их к самолёту. Александр сел на своё место и разглядывал лётное поле, здание аэровокзала. Он знал, что там где-то стоит его дед и смотрит на их самолёт, ждёт, когда он взлетит и скроется, растворится в голубом бездонном небе Флориды.

Но вот загудели двигатели, самолёт чуть вздрогнул и тронулся, петляя по рулёжным дорожкам аэропорта. Он довольно долго выбирался в конец взлётной полосы, потом остановился, замер на мгновение и с мощным рёвом рванулся вперёд.

Земля стремительно понеслась мимо и ушла вниз. Сашу вдавило в кресло. В иллюминаторе стал виден весь Майами. Александр всматривался в его небоскрёбы, в порт Майами-Бич с многочисленными причалами и пляжами на востоке. Он разглядел даже 120-ти метровую статую Христофора Колумба, которая казалась маленькой статуэткой на фоне безбрежного океана. Потом всё скрылось из вида. Только многочисленные городки, дороги, речки, каналы как в калейдоскопе сменяли друг друга. Впереди блестело озеро Окичёби, вокруг него бесконечные джунгли и бесчисленные плантации винограда, риса, сои. Между ними сады, бахчи. Всё уже голо, пусто.

Через сорок минут приземлились в Вашингтоне. Александр вышел из самолёта и сразу увидел космоплан, пристыкованный к огромному самолёту-носителю. Вокруг него сгрудились машины-заправщики, работала команда обслуживания. Дальше в ряд стояли ещё несколько космопланов.

- Мы на этом полетим? - спросил Александр у Георгия Евгеньевича.

- Наверное, - ответил тот. – Вроде, его готовят.

- А чем его заправляют?

- Жидким кислородом и водородом.

- А на Венере вы на таком же летали?

- Нет. Тот был поменьше. И топливо у него было другое. Там очень сложно с кислородом и водородом. Поэтому в космосе применяют ядерное горючее.

- Как это? - не понял Саша.

- Так. Там работают ядерные ракетные двигатели. Они развивают температуру в миллионы градусов и испаряют любое вещество, попавшее в камеру реактора. Обычно это какая-нибудь жидкость, например вода. Она является расходуемым телом и одновременно охлаждает стенки камеры.

- Значит, получается водяной пар?

- Не совсем. При температуре в миллионы градусов пар существовать не может. Он разлагается на кислород и водород. Но и они существуют лишь в виде плазмы. Их атомы утрачивают свои электроны. Ничтожное количество воды способно вызвать мощный плазменный поток, который, вырываясь из двигателя, развивает тягу в десятки тонн. Это по существу фотонный двигатель, т.к. из сопла вырывается мощный поток света.

- А ядерное горючее, оно остаётся внутри?

- Нет. Ядерное горючее - это газ, гексафторид урана. Он радиоактивен и при определённых условиях способен вызвать цепную ядерную реакцию на быстрых нейтронах. Небольшое количество этого газа непрерывно подаётся в реактор и поддерживает реакцию деления ядер урана. Выделяющаяся энергия нагревает воду и разлагает её. В результате образуется мощная струя плазмы, толкающая космоплан вперёд.

- Здорово придумали! - восхищённо заметил Саша. - А почему плазма не прожигает стенки камеры, если она такая горячая?

- Потому что плазма удерживается в центре камеры сгорания мощными сверхпроводящими магнитами и не касается её стенок. Кроме того, стенки как бы потеют, охлаждаются испаряющейся водой.

- Понятно. А радиация там сильная?

- Сильная. Но экипаж защищён биологической защитой, той же водой,  затем графитом, а потом уже свинцом. Так что облучение незначительное.

- Значит, вы всё-таки облучились на Венере, когда летали на космоплане?

- Набрал небольшую дозу.

- Понятно...

Вскоре автобус доставил всех пассажиров в здание аэровокзала и Георгий Евгеньевич предложил всем пройти в ресторан пообедать. Вылет космоплана был назначен на три часа дня, и у них было ещё свободных часа полтора.

В ресторане было тепло, светло, играла музыка. Они сели за свободный столик и пообедали не торопясь. Выпили по стакану сафари и, расплатившись, вышли в зал ожидания. Здесь, как и в Майами, было много народу и, впервые за два долгих месяца, Александр услышал родную русскую речь, да ещё с выражениями. Она звучала как музыка в его ушах. Разговаривали два молодых человека, одетые в лёгкие куртки нараспашку и свитера. Саша посмотрел на них и предложил.

- А давайте говорить по-русски. Всё равно мы летим домой. Валера и Женя пожали плечами.

- А о чём говорить-то? - скептически спросил Валера. - И так уже всё сказано. Говори, если тебе хочется.

Саша подумал и не нашёл что сказать.

По трансляции объявили посадку на космоплан,  рейс 119, Вашингтон - Москва. Пассажиры зашевелились и направились к выходу на посадочную галерею. Георгий и Рита тоже встали. За ними, не спеша, двинулись Валера, Женя и Саша. Через несколько минут они уже стояли на бегущей дорожке эскалатора, который доставил их прямо к космоплану.

В салоне всё было как обычно. Саше даже показалось, что это тот самый космоплан, который доставил их из Москвы в Вашингтон. Только места теперь были другие, в самом хвосте.

Минут через двадцать раздался лёгкий рокот реактивных двигателей самолёта-носителя. Закрылся переходной люк, пассажиры пристегнулись ремнями к креслам и приготовились к полёту.

Всё происходило, как говорят космонавты, штатно. Сначала их долго тащил вверх самолёт-носитель, надрывно гудя двигателями. Затем Александр почувствовал лёгкий толчок и рёв ракетных двигателей самого космоплана. Самолёт-носитель резко ушёл вниз и пропал. А перегрузки нарастали. Земля утонула в туманной дымке. Собственно Земли уже не было. Под ними и вокруг простирался сплошной океан, покрытый кое-где перистыми облаками. Над ними сияло ослепительное солнце, а рядом с ним на тёмно-синем небе зажглись звёзды. Космоплан неудержимо рвался вверх. Сашу поражала эта мощь, эта стремительность, неудержимость. И вдруг всё оборвалось. Наступила звенящая тишина. Даже музыка, лившаяся из динамиков, не могла заглушить её. Александр повис в кресле. Что-то поднялось в животе, и он икнул. В голове закружилось, но усилием воли он остановил кружение и стал озираться вокруг. Рядом сидела Женя. Она не улыбалась от радости, не "летала" как в прошлый раз, а была замкнута, сосредоточена. Валера тоже сидел как заправский асс и даже пробовал дремать.

Вдали показался, местами закрытый облаками, берег Европы. Он медленно приближался. С каждой минутой становился всё крупнее и темнее. Прошли терминатор. Впереди на востоке была уже ночь. С высоты ста километров хорошо просматривались светлые пятна крупных городов: слева Лондон, справа Париж, впереди Берлин, Варшава... Бежали минуты, Земля лениво поворачивалась под космопланом своим тёмным боком. Вот уже почти час как они в космосе. "Скоро начнётся торможение" - подумал Саша. И точно. Едва миновали Прибалтику, как послышался нарастающий гул, и появилась сила тяжести. Теперь она тормозила движение.

Европейская часть России была закрыта плотными облаками. Исчезли пятна городов. Никакой видимости, всё темно. По фюзеляжу космоплана, по крыльям заструилось слабое голубое свечение. Оно нарастало с каждой минутой, и вскоре весь космоплан был охвачен пламенем от носа до хвоста. Александр как завороженный смотрел на это бушующее пламя и ждал, когда же оно станет стихать.

Минут через двадцать пламя исчезло. Космоплан расправил стреловидные крылья, выпустил закрылки, разбух и медленно поплыл над Землёй. Иногда его потряхивало на воздушных ямах. Впереди разрасталось огромное световое пятно Москвы. Все с нетерпением ждали посадки. Без десяти минут двенадцать космоплан мягко коснулся посадочной полосы и резко затормозил. Бортпроводница сначала по-русски, а затем по-английски объявила, что полёт окончен. Температура в Москве плюс два градуса, дождь. Ребята достали из своих баулов тёплые куртки и приготовились к выходу. А ещё через несколько минут они уже выходили из шипящего под дождевыми каплями космоплана. Сырой холодный воздух обжёг им лёгкие. Валера закашлялся. Женя прикрыла рот рукой.

- Застёгивайте куртки быстренько,  - сказала Рита,  дрожа под холодным пронизывающим ветром.

Все застегнулись, подняли капюшоны и залезли в автобус, который повёз их в здание аэровокзала. Оттуда на такси они отправились в свою московскую квартиру на Большой Ордынке.

Без двадцати час Георгий открыл входную дверь и пропустил ребят и Риту вперёд. Всех слегка знобило. Даже в квартире воздух казался прохладным.

- Сейчас я поставлю чай, - сказала Рита.

- Поужинать бы не мешало, - напомнил Валерий. - В Вашингтоне мы только обедали. Там уже шесть вечера.

- Сейчас, сейчас, я приготовлю вам ужин. Надо только посмотреть, что у нас есть из продуктов. К сожалению ни хлеба, ни булки у нас нет. Но должно быть печение, пряники, вафли. Есть мёд, шоколад, конфеты. Консервы мясные и рыбные. Соки в банках. Ничего, не умрём до утра.

Ребята уже говорили по-русски, а Рита продолжала отвечать им по-английски. Получалось довольно забавно. Она никак не могла перестроиться.

- Пока ты готовишь, я позвоню отцу, сказал Георгий и прошёл в свой кабинет. Валера, Саша и Женя последовали за ним. Георгий Евгеньевич набрал номер и через минуту в трубке раздался голос Евгения Робертовича.

- Хеллё! Я слушаю.

- Хеллёу папа! Мы уже дома. Всё в порядке.

- Как долетели, сынок?

- Нормально.  Только здесь очень холодно. Плюс два градуса, ветер и дождь. Это не Майами.

- Я вам сочувствую, но ничем помочь не могу.

- Ничего, через пару дней привыкнем, акклиматизируемся.

- Желаю удачи. Будьте здоровы, мои дорогие, не простужайтесь, звоните, гуд бай!

Георгий положил трубку.

Поужинав консервами без хлеба и выпив чаю, Раковские решили лечь спать. Надо было привыкать к московскому времени.