В Институте.

1.

Восьмого декабря 1968 года началась моя служба в 40 Институте Министерства обороны СССР. Я был зачислен младшим научным сотрудником в отдел, которым руководил капитан 1 ранга Носов Николай Михайлович. Планировал, что буду заниматься глубоководными подводными аппаратами и уже посмотрел кое-какую литературу по будущей специальности, но отдел, в который я попал, работал на Разведку ВМФ и занимался созданием специального водолазного снаряжения и подводных средств движения (ПСД) для водолазов-разведчиков.

Начальник отдела кап.1 ранга Носов Николай Михайлович. 1969 г.

Оказывается, Николай Михайлович случайно увидел моё личное дело на столе у начальника отдела кадров Малыгина и заинтересовался им, а фраза командира роты, написанная им в моей характеристике: «…в вопросах специальности на голову выше своих сокурсников» заставила его пойти к начальнику Института и потребовать меня в свой отдел. Тем более что я из Разведки ВМФ. Так я снова оказался в системе разведки. Только теперь это была другая разведка. Водолазы-разведчики - это те же подводные диверсанты, только наши.

Это направление зародилось у нас в ВМФ перед Второй мировой войной (См. книгу Ю.И.Колесникова и В.Л. Зарембовского «Морской СПЕЦНАЗ», Изд. «Галлея-принт», 2002 г.). Но тогда это всё было кустарно и примитивно. Теперь же создание специального водолазного снаряжения, ПСД, оружия и радиоэлектронного вооружения для водолазов пытались поставить на научную основу и привлекли для этого специализированные организации промышленности.

Я не очень расстроился и решил, что это направление техники ничуть не хуже, чем подводные аппараты. Смущало только одно – никакой радиоэлектроники у водолазов и на ПСД не было. Да и в отделе были специалисты механики и корабелы. Подводной навигацией занимался гражданский вольнонаёмный Г.Н. Никаноров. Гидроакустикой не занимался никто. Вообще отдел был смешанный, 12 военнослужащих – офицеров, 1 мичман и 5 вольнонаёмных.

Позже я узнал, что гидроакустическое вооружения для водолазов всё-таки создаётся, но идёт эта работа помимо нас. От ВМФ научно-техническое сопровождение ведёт 14 НИИ. Уже создана приводная и пеленгаторная аппаратура «Нерей» и идёт разработка станции звукоподводной связи «Угорь». Заказчиком работ был Главный штаб ВМФ. Мне надо было срочно подключаться к созданию этой аппаратуры. Кроме того, мне сразу поручили разработать техническое задание (ТЗ) на бортовое переговорное устройство (БПУ) для носителя водолазов «Тритон-2». Его проектирование и строительство вёл Гатчинский завод «Буревестник». В носителе было шесть водолазов, и они должны были иметь возможность переговариваться между собой по скрытной бортовой связи.

Меня посадили в небольшую прокуренную комнату (раньше в Институте разрешалось курить на рабочих местах), в которой сидели ещё трое офицеров: водолазный специалист-испытатель кап. л-т. Клепацкий А.Г., офицер-водолаз кап. 3 р. Правитель П.И. и инженер-механик кап. 3 р. Булохов Н.Ф.

ТЗ я разработал и выслал на Муромский радиозавод. Основная сложность создания аппаратуры состояла в том, что водолазы должны были подключаться к БПУ под водой. Обычные контактные разъёмы здесь не подходили, они не были герметичны. Пришлось создавать специальный индукционный разъём для дуплексной связи. Идеи и предложения были, но созданные разъёмы не обеспечивали дуплексную связь. Коэффициент развязки между телефонным и микрофонным каналами не превышал 30 децибел, а нужно было, как минимум, 60 дб. Тогда я решил попробовать создать такой разъём дома. Взял два ферритовых горшка с катушками, подключил к усилителю и стал экспериментировать. Вскоре я обнаружил, что существует угол между горшками, при котором положительная обратная связь переходит в отрицательную и коэффициент развязки превышает 70 дб. Это было то, что надо. Я сообщил о своём открытии в г. Муром и там моя идея подтвердилась. Вскоре разъём был создан. Я и не догадывался, что это изобретение. Изобретением мне представлялось нечто более солидное и весомое.

Примерно через пару месяцев Носов решил проверить мою квалификацию в качестве специалиста по радиоэлектронике (правду ли написал командир роты в характеристике?). Он вызвал меня в кабинет и спросил.

- А ты можешь сделать мне селектор? Надоело звонить сотрудникам по телефонам. Особенно, когда надо собрать вместе весь отдел.

- Могу, - ответил я, подумав. - Но мне нужны динамики, телефонный провод, кнопки вызова, тиратроны МТХ-90 и другие радиодетали.

- Пиши заявку в МТО, тебе всё закупят, - ответил начальник отдела.

Примерно через месяц всё было закуплено, и я приступил к работе. Работал дома с увлечением. В качестве усилителя взял усилитель для электрогитары, который мы когда-то не очень удачно обмывали с Гороховским, Седых и Черненко в училище. Это значительно упростило работу. В качестве микрофонов использовал динамики (репродукторы). Я уже давно знал (проверил), что динамик может работать и как весьма чувствительный микрофон, если сделать к нему специальный микрофонный усилитель на транзисторе. Вскоре селектор был готов. Это была весьма солидная тёмная коробка из бакелитовой фанеры с усилителем, динамиком и кнопками вызова комнат отдела (всего пять комнат). Проводку в комнаты сделал мичман Андреев. Я поставил селектор на стол начальника, в рабочих комнатах установили динамики, кнопки вызова и испытания начались. Носов нажимал очередную кнопку и кричал:

- Болотов!

- А!

- Х.. на! Проверка связи.

Всё работало нормально. Вскоре он нажал кнопку общего вызова и собрал весь отдел в большой комнате. Там он объявил мне благодарность.

2.

Почти сразу же в Институте я познакомился с работницей секретного отделения Галей Мирошниченко. Это была молодая девушка 23-х лет, незамужняя. Её нельзя было назвать красавицей, но лицо и фигура были привлекательными. А особенно мне понравился её голос, мягкий, певучий. Смех же звучал как колокольчик. Такого звонкого смеха я ещё не слышал. Молодые офицеры всё время вились около неё, отпуская шутки и комплименты. Она отвечала им такими же шутками и дружескими подначками. Был даже один претендент на её руку и сердце. Я решил, что эта девушка не для меня. У неё столько поклонников, что у меня нет никакой надежды на взаимность. Первое время я даже стеснялся её. Но шли дни, и я заметил, что Галя относится ко мне дружески и со вниманием. Мои сослуживцы в отделе, узнав, что я не женат, всячески расхваливали меня перед Галиной. Мне же говорили, что надо быть посмелее, понастойчивее.

Наконец, перед Новым годом, я решился пригласить Галю в кино. Она согласилась. Так начались наши отношения. Но они не были похожи на отношения с теми женщинами, которых я встречал ранее. Те женщины просто хотели меня как мужчину, и близость возникала вскоре после знакомства. Здесь же всё было иначе. Мы даже не целовались первое время. Мы присматривались друг к другу и всё больше находили близость душевную. Вскоре после Нового года я пригласил Галину в ресторан. Потом были поездки в театры, в концертные залы, в музеи Ленинграда. Я радовался, что, наконец, нашёл девушку, с которой мне интересно, и которая не стремиться поскорее затащить меня в постель. Особо пылкой любви я не испытывал, но было какое-то душевное тепло, дружба. Я ещё не воспринимал её как женщину и не стремился форсировать наши отношения. И всё же я всё чаще стал задумываться о женитьбе. Мне нужна была семья, дети. Природа брала своё.

В феврале меня вытолкнули в отпуск. Я взял путёвку в санаторий ВВС в пос. Судак (Крым). Приехал туда и обнаружил, что делать там совершенно нечего. Море холодное, погода неважная. При санатории нет даже плавательного бассейна. В номере со мной было ещё три молодых лётчика. Они целыми днями пили вино в местном кафе, и таскались по бабам. Я же ходил по развалинам Генуэзской крепости (единственная достопримечательность Судака), гулял по берегу моря и учил английский язык. Готовился к экзамену по кандидатскому минимуму.

Совершенно неожиданно я обнаружил, что меня тянет в море, что я засиделся на берегу. Что мне хочется снова увидеть этот безбрежный простор, поуправлять кораблём, и чтоб как следует поштормило, покачало. Я соскучился по тяжёлой морской работе, которую уже привык делать и полюбил. Я понял, что я трудоболик. Что я не могу долго ничего не делать. Через две недели мне такая жизнь осточертела, и я уехал из санатория досрочно. В Ломоносове меня ждала Галя, радиолюбительские дела, мама. Я уже принял решение жениться.

В марте я сделал Гале предложение, и она согласилась стать моей женой. Мы подали заявление в Ломоносовский ЗАГС. Я познакомился с её родителями. Они не были против нашего брака. Восьмого мая 1969 года мы зарегистрировались. Моя мать очень ревниво и недоброжелательно отнеслась к невестке. Она понимала, что теперь я не смогу жить с ней и уделять ей столько внимания.

Молодожёны Берковы во время свадьбы. 1969 г.

Из нашего старого деревянного дома, который был объявлен аварийным, я переселился в трёхкомнатную квартиру жены на Приморской улице. Там нам выделили отдельную комнату, и вскоре я стал воспринимать жену, не только как подругу, но и как женщину, которая мне нравится. Наконец-то пришёл конец моей постоянной сексуальной озабоченности и имитации половой жизни в ручную.

После ЗАГС-а. (Слева направо) Дядя Андрей, его сын Юрий, моя мать Наталья Фёдоровна, жена Андрея Валя, Галина Беркова (Мирошниченко), я, мой приятель Лёша Холодов, тётя Паня, моя тёща Екатерина Григорьевна, и мой тесть Николай Гаврилович.

Я начал нормальную половую жизнь, к которой стремился давно, но с которой мне так долго не везло. Жена оказалась скромной на людях и раскованной в постели. Вскоре я узнал, что она беременна.

3.

В конце мая меня вместе с гражданским сотрудником водолазного отдела В. Сухих отправили в командировку на Север, на спасательный корабль «Карпаты». Надо было провести испытания опытных образцов водолазных наручных часов «Восток-Амфибия» и глубиномера Г-5. Изделия были рассчитано на глубину до 300 метров. Испытания в камере высокого давления они уже прошли в нашем Институте, и теперь предстояло провести испытания в морских условиях с участием водолазов.

Мы прибыли на «Карпаты» и я пошёл к командиру договариваться, где и когда. Быстро решили все вопросы и испытания начались. Главный конструктор часов из г. Чистополь расхваливал их на все лады. Он заявил, что часы антиударные, герметичные и неразбиваемые (стекло не бьётся). Один из моряков предложил уронить их на железную палубу. Уронили раз, другой, работают. Тогда попытались разбить стекло. Положили на палубу и стали бить каблуком ботинка – не бьётся. Потом один из матросов надел сапог с железной подковкой. Ударил раз, другой и разбил. Конструктор сказал, что он попал в чувствительную точку. Есть такая в стекле. При этом даже лёгкий удар может разрушить стекло вдребезги.

Затем три водолаза надели на руку часы и глубиномеры, и в спасательном колоколе опустились на глубину 200 м. (Испытания проводились в Ура-губе). Вышли из колокола, постояли на платформе, сняли показания часов и глубиномеров, и снова вошли в колокол. Начался подъём водолазов. Вскоре колокол состыковали с корабельной барокамерой. Водолазы перешли в неё и сняли снаряжение. Им предстояла декомпрессия с постепенной заменой гелио-кислородной дыхательной смеси на азотно-кислородную. Часа через три, при давлении 5,5 атм. (соответствует глубине 55 метров) мне разрешили войти в камеру к водолазам. Для этого меня прошлюзовали через ресивер.

Войдя в камеру, я обнаружил, что одних наручных часов не хватает. Водолаз сказал, что, видимо, оборвался ремешок и часы утонули. Обыскали весь колокол и платформу, всю барокамеру, но часов так и не нашли. Стали проверять капроновые ремешки на прочность – они выдержали бы и медведя. Пришлось часы списать.

Вернувшись в Институт, я узнал, что в Муроме на радиозаводе возникли затруднения с герметичным четырёхжильным кабелем СМПВГ-50. Такой кабель я нашёл в справочнике и записал в ТЗ. Но, как оказалось, Подольский кабельный завод серийно его не выпускает из-за малых объёмов заказов. Меня срочно командировали в г. Подольск. Из разговора с начальником цеха, я узнал, что у них есть порядка 100 метров опытных образцов этого кабеля, разрезанного на куски и давно списанного. Так, что официально кабеля нет. Меня вполне бы устроили и 30 метров этого кабеля, но как его вынести с завода? Начальник цеха, узнав, для чего предназначен кабель, вошёл в моё положение, и, обмотав 30 метров кабеля мне вокруг пояса, под плащ, вытолкнул меня с завода через дырку в заборе. Я привёз кабель в г. Муром и изготовление БПУ продолжилось.

В июле я снова уехал на испытания и на долго. В этот раз на Чёрное море, в посёлок Орджоникидзе под Феодосией. Там, в бухте Двуякорная, находился завод и закрытый полигон для испытания торпедного оружия. На этом полигоне Главный штаб решил провести испытания макетного образца носителя водолазов «Тритон-2». Нас (Н.М.Носова, А.Г. Клепацкого, мичмана водолаза-инструктора Ю.П. Андреева и меня) разместили в заводском общежитии, в одной большой комнате. Из спецчастей ВМФ (части специального назначения или сокращённо СПЕЦНАЗ) прислали группу моряков-водолазов срочной службы, для участия в испытаниях. Из Гатчины привезли макет носителя водолазов «Тритон-2», и испытания начались.

Носитель водолазов представлял собой шестиместную сверхмалую подводную лодку «мокрого» типа. Кабина этой ПЛ заполнялась водой, в неё садились водолазы, кабина закрывалась герметично (давление в ней оставалось атмосферным) и лодка погружалась под воду. Потом водолаз-водитель включал ход, и лодка шла в нужную точку. Там водолазы клали её на грунт, выравнивали давление с забортным, открывали люк и выходили наружу, чтобы выполнить задание командования (заминировать корабль или выйти на берег для разведывательно-диверсионных действий).

Водолазный специалист отдела водолаз-испытатель Клепацкий А.Г.

Никакой гидроакустической аппаратуры на макете установлено не было (хотя она уже создавалась). БПУ тоже отсутствовало. В мою задачу входило обеспечить связь водолаза-водителя с руководителем испытаний, находившимся на обеспечивающем катере. Для связи использовалась УКВ радиостанция Р-352 («Сокол»). Антенна станции размещалась на пенопластовом буе, который следовал по поверхности за «Тритоном-2», будучи привязанным к нему капроновым фалом. Радиостанция помещалась в герметичный футляр и имела единственную ручку переключателя «приём-передача».

Испытания растянулись на полтора месяца. Не раз были обрывы антенного кабеля, обрывы микрофонно-телефонной гарнитуры водолаза, но все неисправности устранялись, и связь восстанавливалась. Целый день мы были на полигоне, а вечером собирались в общежитии. Открывалась канистра со спиртом, всем наливали по «десять капель», на столе появлялась колода карт, и начинался преферанс. В преферанс я раньше не играл, но довольно быстро научился.

Иногда покупали баранину и жарили шашлыки на пляже. Почти ежедневно ели устриц. Моряки - водолазы между делом собирали их в бухте Двуякорная, отдирая водолазным ножом от камней. Добытые устрицы клали на огромный противень, и ставили на костёр. Через полчаса все устрицы раскрывались и спекались. Мы ели их как семечки, выбрасывая скорлупки в воду.

Через пару недель в Феодосию приехала моя жена со своей сестрой Людмилой. Ей дали на работе отпуск. Я снял им комнату недалеко от моря и по вечерам стал уезжать в Феодосию. Мне уже надоели ежедневные вечерние пьянки и картёж. Днём я был на службе, а вечером отдыхал в кругу семьи. Это было похоже на отпуск – тёплое море, солнце, пляжи и рядом молодая жена. Правда, её сестра поселилась с нами в одной комнате и немного мешала нам. Мы могли заниматься сексом только дождавшись, когда она уснёт, ведь сестре было всего 14 лет.

На испытаниях я хорошо отдохнул и загорел. Много купался, плавал с ластами с маской и трубкой, но мне хотелось большего, я хотел стать водолазом. Клепацкий обещал научить меня водолазному делу, как только мы вернёмся в Институт.

Испытания макета носителя водолазов закончились в начале сентября. В целом они пошли успешно, но комиссии не понравилась слишком тесная кабина, а особенно, сложная загрузка и выгрузка аккумуляторной батареи. Целиком батарея через верхний люк не проходила, приходилось её разбирать в стеснённых условиях, потом выгружать, заряжать аккумуляторы и снова загружать их в «Тритон-2». Там всё соединять, герметизировать и лишь после этого садился экипаж. Вскоре вышло совместное Решение ВМФ и МСП (Министерства судостроительной промышленности) о продолжении проектирования носителя водолазов «Тритон-2» в ЦКБ «Волна» (ныне СПМБМ «Малахит») и строительстве двух опытных образцов на ЛАО (Ленинградское адмиралтейское объединение).

4.

В сентябре я прибыл в Институт и занялся научной работой. В отделе проводилась НИР «Корсар», в которой определялись перспективы развития средств специальной разведки ВМФ. Мне же надо было определить перспективы развития гидроакустических средств для водолазов и ПСД. Началась совсем другая, кабинетная жизнь. С утра до вечера я скрипел пером авторучки, курил и думал. Научная работа давалась не легко. Наладил связь с 14 Институтом ВМФ и иногда выбирался туда, чтобы узнать, что нового в гидроакустике для водолазов за рубежом? Какие мысли у них?

Рядом со мной (старшим лейтенантом) сидел кап. л-т Клепацкий и тоже, не вынимая изо рта сигареты, строчил «Правила водолазной службы водолазов-разведчиков» (ПВС ВР). Кроме нас в комнате смолили сигареты к. 3 р. Правитель и Булохов. Иногда с папиросой во рту забегал начальник отдела к.1 р. Носов. В результате, к концу рабочего дня в комнате, как говорили, «хоть топор вешай» от дыма. Он слоями висел в воздухе, а голова была словно чугунная. Я приходил домой уставший, отравленный дымом и бросался на диван. Через час я приходил в себя, и тогда уже начиналась семейная жизнь.

В октябре Александр Григорьевич Клепацкий выполнил своё обещание и стал учить меня водолазному делу. Он считал, что каждый офицер в нашем отделе должен быть водолазом, чтобы грамотно вести научно-техническое сопровождение разрабатываемой для водолазов-разведчиков техники. Занятия проходили в двадцатипятиметровом институтском бассейне, глубина в котором была пять метров. Я надевал гидрокомбинезон, кислородный дыхательный аппарат ТП (замкнутого типа) делал трёхкратную промывку и погружался под воду.

Спортсмен-подводник Ю.Берков, 1970 г. (фотография с Удостоверения спортсмена-подводника).

Освоил технику погружений и плавания быстро и занимался с удовольствием. В декабре сдал экзамены по спецфизиологии водолазных спусков, устройству различных типов дыхательных аппаратов и практическому плаванию под водой с сигнальным концом. После этого получил квалификацию «офицер-водолаз». Вскоре я записался в секцию «спортсменов – подводников» при Институте, чтобы поддерживать спортивную форму и квалификацию водолаза. Занятия проводились два раза в неделю, в институтском бассейне, в рабочее время. В основном плавали с аквалангом АВМ-1.

После Нового года все принимали соцобязательства. В Институте очень приветствовалась изобретательская работа, и все научные сотрудники брали обязательства (кроме досрочного окончания НИР, написания статей, проведения занятий на флотах, сдачи экзаменов кандидатского минимума, написания разделов диссертации, сдачи норм ВСК и прочее) поддать не менее одной заявки на изобретение. У кого не было никаких идей, тех выручали товарищи - брали в соавторы. Ну и, разумеется, соавторами всегда были начальники. Я тоже включил в соцобязательства пункт о подаче заявки на изобретение.

Ещё во ВВМУРЭ им. А.С.Попова я писал дипломный проект на тему: «Способы увеличения дальности действия РЛС» в котором рассматривал технологию обработки сложных сигналов. Это были частотномодулированные сигналы и импульсные последовательности Шермана. Анализируя эти последовательности я нашёл код и способ его обработки, который позволял в семь раз увеличить сигнал в приёмнике РЛС. Я уже тогда предполагал, что это изобретение, но оформить его не успел. И вот теперь я решил вернуться к своей идее.

Проводя испытания носителя водолазов, я думал, что не мешало бы и его оснастить миниатюрным гидролокатором для обнаружения препятствий по курсу. И тут я вспомнил про своё изобретение. Ведь сигналы Шермана можно применить и в гидроакустике. Там эффект от их применения будет даже больше, чем в радиолокации. Мне показали, как оформляется заявка на изобретение, и я приступил к работе.

Мать и дитя.

В 30 января 1970 года у нас родился сын Алексей. Это было большим праздником для всей семьи Берковых и Мирошниченко. Вместе и отметили это событие. Тёща души не чаяла в малыше. Жена во время беременности располнела и теперь пыталась сбросить лишний вес. Я тоже располнел от сидячей работы и весил уже 86 кг. По воскресеньям пытался ходить на лыжах, но прежней скорости и выносливости уже не было. Я перешёл с крепких папирос на сигареты, чтобы хоть как-то уменьшить отрицательные последствия табакокурения.

В марте я оформил заявку на изобретение и выслал её во ВНИИГПЭ (Всесоюзный научно-исследовательский институт Государственной патентной экспертизы). В соавторы никого не взял. Мои сослуживцы посмеивались надо мной, считая, что получить положительное решение мне не удастся. Ведь переписка с ВНИИГПЭ часто растягивалась на годы и лишь только 15 - 20% заявок получали положительное решение, и по ним выдавалось авторское свидетельство. У нас в отделе были такие ассы по переписке с ВНИИГПЭ, как Никаноров, Шаров, Лобанов, которые буквально выцарапывали положительное решение.

Забегая вперёд, сообщаю, что, к всеобщему удивлению, положительное решение я получил сразу, без дополнительной переписки в июле 1971 г., а в сентябре получил и авторское свидетельство. Как я узнал позже, положительное заключение по изобретению дал ЦНИИ «Морфизприбор» - ведущая в стране организация по разработке гидроакустических средств для надводных кораблей и подводных лодок. Позднее они использовали моё изобретение в ГАК МГК-200, МГК-300, но я к этим гидроакустическим комплексам допущен не был и ничего об этом не знал. Так что авторское вознаграждение мне получить не удалось.

5.

Летом 1970 года я снова был на испытаниях под Феодосией. На этот раз испытывали опытные образцы двухместного носителя водолазов «Тритон-1М» разработки ЦКБ «Волна» и постройки ЛАО.

Двухместный носитель водолазов «Тритон-1М»

Я опять обеспечивал связь водолазов с катером сопровождения. На носителе «Тритон-1М» также не было никакого гидроакустического вооружения, но вскоре, по моему предложению, на нём была проверена возможность временной установки прибора водолаза ЛВ из комплекта приводной и пеленгаторной гидроакустической аппаратуры «Нерей». Этот прибор позволял носителю выходить на приводной гидроакустический маяк.

На этих испытаниях я не раз спускался под воду, чтобы установить или поднять на борт катера приводной гидроакустический маяк, проверить возможность закрепления носителя водолазов на грунте с помощью винтовых якорей, а то и просто собирал устриц вместе с другими водолазами. Я почувствовал романтику морских погружений, увидел прекрасные подводные ландшафты, впервые наблюдал снизу сияющую от солнца поверхность моря. Я чувствовал себя как рыба в воде.

Перед очередным погружением.

Вернувшись из командировки, я вместе с женой пошёл в отпуск, но из-за маленького Лёши мы в этот год никуда не поехали. Отдыхали дома в Ломоносове. Загорали в парке, на берегу Нижнего пруда, купались, играли в волейбол.

В те времена парк был живой, многолюдный, особенно по выходным дням. В нём отдыхали не только жители г. Ломоносова, но и многие ленинградцы. Работали аттракционы, лодочная станция, дворцы и музеи. Люди загорали и купались в Нижнем пруду. Вся живописная долина речки Караста была усеяна родителями с детьми. Ловили раков под камнями, вилками били миног на быстринах. В парк приезжали киоски с едой и прохладительными напитками. По праздникам на площадке возле дворца Меньшикова выступали артисты и самодеятельные коллективы. Это был парк для народа.

Спортивные секции проводили занятия по плаванию. (На Нижнем пруду рядом с лодочной станцией был построен деревянный 25-метровый бассейн с вышкой для прыжков). Десятки людей занимались в парке оздоровительным бегом, собирали грибы. На день военно-морского флота в парке всегда устраивался водный праздник на Нижнем пруду со спусками водолазов, выходом Нептуна, чертей, катанием на разукрашенных лодках, фейерверком, выставкой морского оружия. (Устроители – ЦНИИ «Гидроприбор» и 40 НИИ МО).

Забегая вперёд, отмечу, что за годы перестройки парк обезлюдил, одичал. Аллеи, выходящие к заваренным автогеном воротам, зарастают травой, они ведут в никуда, в тупик. Похоже, что и сам парк идёт в никуда. Снесены аттракционы и лодочная станция. Нижний пруд зарос тростником и водяными растениями. Почти не осталось скамеек, нет торговых точек. Зимой не стало проката лыж и финских саней. Не катают больше детей на пони. Запрещено загорать, купаться, ходить по траве, ездить на велосипедах. Запрещено всё! Потому и не видно детей. Гуляют отдельные молодые парочки, ища уединения, да хулиганы пролезают под изгородью и бьют фонари. Всё это плоды Горбачёвской «перестройки», которая быстро превратилась в перестрелку.

Однако вернёмся в начало 70-х. Осенью стало известно, что наш деревянный дом на ул. Рубакина, в котором жила моя мать, собираются расселять. Он уже давно находился в аварийном состоянии. К тому времени в однокомнатной квартире матери были прописаны я и моя жена Галя с сыном Алёшей. Нам давали квартиру в строящимся в переулке Петровский блочном пятиэтажном доме. После Нового года, где-то в феврале или марте, выдали смотровые ордера и выяснилось, что наша будущая квартира - двухкомнатная 27-ми метровка. Я возмутился и потребовал трёхкомнатную квартиру на четверых. Оказывается, в их документах не был вписан мой сын Алёша. Мать тоже потребовала, чтобы ей была предоставлена отдельная комната. Жить в общей комнате с Галиной она не хотела.

Почти у всех жильцов будущего дома были претензии к властям по распределению квартир. И власти были вынуждены пересмотреть свой первоначальный вариант заселения дома. На это ушло ещё несколько месяцев. Тем временем, в мае 1971 года, дом в пер. Петровский окончательно достроили и сдали в эксплуатацию. Однако заселение его шло медленно. Власти ни как не могли решить все проблемы и удовлетворить все требования будущих жильцов. Они согласны были отдать нам трёхкомнатную малогабаритную квартиру в первом подъезде на втором этаже, но на неё вдруг стал претендовать безногий инвалид. Ему выделили четырёхкомнатную квартиру в восьмом подъезде на пятом этаже, однако он не мог подниматься так высоко. Я сказал, что согласен поменяться с инвалидом. Но нам на четверых официально была не положена четырёхкомнатная квартира. Тогда я сказал, что я изобретатель и имею право на дополнительную жилплощадь. В подтверждение я принёс в Исполком своё новенькое, недавно полученное авторское свидетельство на изобретение. Это и решило вопрос в мою пользу. Осталось только уговорить мать, которая тоже не хотела ехать на пятый этаж.

Я привёл её в дом и показал квартиру. Квартира матери понравилась, да и лестница была достаточно пологой, так что мать поднялась на пятый этаж без особого труда. Вскоре квартира стала наша. В конце сентября состоялось новоселье. Предварительно я с тестем сделал в квартире косметический ремонт: заменил обои, покрасил полы, двери и окна. Тёща с тестем подарили нам спальный гарнитур с широкой двуспальной кроватью, мы с женой купили стол и шесть стульев для гостиной, перевезли мебель со старого дома и зажили в ещё пустоватой, но уже нашей отдельной квартире.

Вскоре я оборудовал в закутке прихожей мастерскую и фотолабораторию, отделив закуток вращающейся дверью от коридора. На двери устроил вешалку и закрыл шторами. В мастерской я установил радиостанцию, выведя фидер антенны через фановую систему туалета на крышу. Теперь антенна была высоко и хорошо пошли Восточная Сибирь, Дальний Восток, США, Западная Европа.

Как-то Галя, из телефонного разговора со своим двоюродным братом Мишей Игнатенко, узнала, что есть возможность в Ленинграде, в магазине «Юный техник» недорого купить некондиционный цветной телевизор «Радуга-701». В те времена в нашей стране цветное телевидение только начиналось, и это был первый отечественный цветной телевизор, выпущенный в широкую продажу. Я загорелся идеей, сменить свой старый КВН с «авангардовской» трубкой, на новый цветной телевизор. Трудности его ремонта и настройки не пугали меня. Помню, как на небольшой ручной тележке, мы с Мишей привезли его в Ломоносов, в нашу новую квартиру. Найти и устранить неисправность в блоке питания оказалось несложно, а вот с настройкой пришлось повозиться. У меня дома не было никаких приборов для настройки частотных характеристик телевизоров. Пригодился опыт, накопленный в училище. День за днём две недели я крутил контура, ориентируясь по картинке и описанию со схемой телевизора. С каждым днём картинка становилась всё лучше и лучше. Наконец, сделав всё, что мог, я оставил телевизор в покое. Изображение было вполне приличным. Вскоре мы с помощью Миши Игнатенко приобрели в «Юном технике» и рижский холодильник «Лига», вполне исправный. Тогда это тоже был диффицит.

В июне 1971 г. на 1-ом полигоне ВМФ в местечке Хара-Лахт (Эстония) были проведены замеры шумности торпедообразных носителей водолазов «Сирена-1» и «Сирена-У», а также буксировщика водолазов «Протей-5М». Меня командировали на эти испытания.

Как показали испытания, при проектировании ПСД, не были предусмотрены даже самые элементарные меры по снижению их шумности. В результате, шумность ПСД оказалась соизмерима с шумностью атомных ПЛ на тех же скоростях плавания. Это вызвало лёгкий шок в Разведке ВМФ и у специалистов подразделения. До этого считалось, что столь малые объекты как ПСД сильно шуметь не могут. Пришлось срочно исправлять положение. Надо было модернизировать носитель водолазов «Сирена-У» и буксировщик «Протей-5М». Этим и занялась промышленность.

6.

Шло время, и повышались требования к качеству боевой техники, создаваемой для флота. Главный штаб требовал от Институтов ВМФ вести разработку новых видов оружия и вооружения на основе оценки их боевой и военно-экономической эффективности. Это было делом совершенно новым. Такие исследования могли проводиться только на основе чёткой постановки оперативно-тактических задач с привлечением специалистов-тактиков, владеющих математическими методами исследования операций и анализа систем. Нужно было разработать методики оценки эффективности. А для этого нужно было знать методы теории вероятностей, математической статистики, оптимизации решений, теории поиска, теории игр. Ничего этого курсанты в училищах ВМФ не изучали.

Как-то осенью 1971 года меня вызвал начальник отдела и спросил.

- Ты тактику в училище изучал?

- Да, - ответил я.

- И какая была оценка?

- Отлично.

- Значит, будешь заниматься тактикой.

И он повесил на меня НИР «Вьюн», где рассматривалась тактика применения ПСД при прорыве в ВМБ (военно-морские базы) противника. Головной по этой НИР была кафедра Разведки ВМФ при Военно-морской академии. Мне пришлось всерьёз заняться разделами высшей математики, теории вероятностей и математической статистики. Всё это давалось с трудом, но я грыз и грыз гранит науки. Мне стало это интересно. Я хотел узнать каковы, хотя бы теоретические, шансы у водолазов-разведчиков проникнуть в хорошо защищённую ВМБ и заминировать корабль противника. Но удалось мне это только через несколько лет, когда в 24 НИИ появились и стали доступны электронно-вычислительные машины БЭСМ-4 и БЭСМ-6. А пока что я искал подходы к методам оценки эффективности ПСД. Большую помощь в этом мне оказал кандидат военных наук, начальник лаборатории борьбы с ПДСС (подводно-диверсионными силами и средствами) в 24 НИИ ВМФ кап. 2 р. Рутковский Г.Е. У него уже был определённый задел по оценке эффективности системы ППДО (противоподводно-диверсионной обороны). На этом он защитил диссертацию и любезно предоставил мне возможность воспользоваться его трудами.

Младший научный сотрудник 40 НИИ, капитан-лейтенант Берков.

В 1971 году я получил звание капитан-лейтенанта. Одновременно командование требовало от меня написание диссертации. Я выбрал тему по методам обработки сложных гидроакустических сигналов. В неё хорошо встраивалось моё изобретение по способу обработки сигналов Шермана. Доложил тему в 14 НИИ ВМФ, и её утвердили, но предупредили, что защита будет тяжёлой, если я не буду работать у них в Институте. Всё упрётся в вопрос реализации диссертации. Однако если я буду работать у них, то с реализацией мне помогут. 14 Институт находился в г. Пушкин, под Ленинградом. Я ничего не имел против службы в 14-ом, но на дорогу уходило бы около пяти часов (туда и обратно). Это было неприемлемо. Надо было менять Ломоносов на Пушкин. Но против этого категорически выступила жена. У неё здесь были родители и родственники. Мать тоже была против. Она много лет прожила в Ломоносове, всё здесь знала, у неё здесь были подруги и тётя Паня. В результате, несмотря на хороший теоретический задел, мне пришлось отказаться от выбранной темы диссертации. Я остался служить в Ломоносове.

Вскоре я стал подумывать, а не взять ли мне тему диссертации по тактике боевого применения ПСД? Рутковский из 24 НИИ поддержал меня и согласился стать моим научным руководителем. Так я начал работу по новой теме.

Как только тема «Вьюн» закончилась, (в 1973 году), так сразу началась работа по оперативно-тактическому и военно-экономическому обоснованию создания малой ПЛ специальной разведки проекта 865 («Пиранья»). Головным по этой работе был 24 НИИ, а соисполнителем от 40 НИИ МО назначили меня. Я снова с головой ушёл в тактику.

Однако я забежал немного вперёд. Вернёмся в 1972 год.

7.

Мои семейные дела в 1972 году шли нормально, если не считать того, что мать не разговаривала с Галиной. Они часто ссорились из-за всякой ерунды.

Летом, у меня, как всегда, была командировка под Феодосию. На полигоне в этот раз испытывали усовершенствованный буксировщик водолаза «Протей-5МУ». Туда же завод «Водтрансприбор» привёз и опытные образцы станции звукоподводной связи «Угорь». Теперь я мог поддерживать связь с водолазом по гидроакустическому каналу. Станция всем понравилась. Буксировщик тоже. Уровень его подводного шума оказался на порядок ниже, чем у его предшественника буксировщика «Протей-5М».

Малошумный буксировщик водолаза «Протей -5МУ».

В отпуск мы с женой и сыном съездили на Ставрополье, в гости к многочисленным родственникам тестя Николая Гавриловича (сам он родом из Егорлыка). Сначала жили в городе Сальск, а затем уехали в село Егорлык, к Тоне – дочери одной из многочисленных сестёр тестя. Дело в том, что Алёша часто болел бронхитом, и ему надо было полечить лёгкие. Климат на Ставрополье сухой, жаркий и мы надеялись, что бронхит у него пройдёт. Мы ещё не знали, что у него просто аллергия на фрукты, особенно на апельсины и клубнику.

Лечение югом результатов не дало, и я обратился в Поликлинику при Военно-медицинской академии. Там опытный врач терапевт, кандидат медицинских наук, быстро поставил диагноз – аллергия, и выписал лечение супрастином. С тех пор здоровье у Алёши постепенно пошло на поправку. Мы полностью исключили из его рациона апельсины и клубнику и болеть он стал гораздо реже.

После отпуска, как всегда, снова работа, работа и работа. Я пытался объять необъятное. Математика (исследование операций) увлекла меня и я крутил формулы, создавая методику оценки боевой и военно-экономической эффективности ПСД. К тому же меня избрали секретарём парторганизации отдела, и это добавило работы. Партсобрания, протоколы, плюс политзанятия, конспектирование первоисточников. Я очень уставал и совершенно забросил физкультуру. Все вечера проводил дома у телевизора.

Весной 1973 года, после «выдачи на гора» очередного отчёта по НИР «Спасение» (НИР была посвящена вопросам автоматического контроля самочувствия водолаза), я понял, что так дальше жить нельзя. Здоровье стало пошаливать, особенно сердце. Нужно бы заняться физкультурой. И вот я после работы решил не бухаться на диван, чтобы соснуть часок, как обычно, а взял велосипед и отправился на прогулку. С первого же километра я почувствовал одышку, но гнал и гнал себя в сторону Малой Ижоры. Доехав до Кронколонии я повернул назад. Приехал домой и увидел, что у нас гостья – знакомая жены с маленьким сыном. Пришлось сесть на диван и присоединиться к беседе. Вскоре я почувствовал, что с сердцем что-то не ладно. Оно билось еле-еле. Я прошёл в спальню и лёг на кровать. Хотел вздремнуть, но сон не шёл. Сердце билось всё реже и реже. Я понял, что уже не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Я считал удары и ждал, что же будет дальше. Вот сердце остановилось и стало мелко дрожать. Я ждал нового удара, но его не было. Я понял, что умираю. Эта мысль ужасом наполнила сознание. В глазах потемнело. И вдруг вспышка света озарила мозг, я дёрнулся всем телом от импульса тока пронзившего меня и ощутил, что сердце перестало дрожать. Оно сделало удар, потом ещё, ещё и стало понемногу набирать силу. Вскоре оно стало биться довольно ритмично, и в теле возник озноб, словно поднималась температура. Да так оно и было. Пока сердце работало еле-еле, я стал остывать. Теперь нормальная температура возвращалась ко мне. Лишь через полчаса я смог встать. Тело дрожало от слабости, в сердце перебои, но я всё-таки вернулся с того света! После этого случая, я стал очень осторожно подходить к физической нагрузке и никогда не занимался физкультурой в состоянии переутомления. А ещё я решил бросить курить. Как я понял, именно табак был причиной моей чрезмерной утомляемости на работе. Я подстёгивал себя сигаретами, и вместо отдыха принимал допинг.

Моё решение поддержал Н.Ф.Булохов. Мы бросили курить одновременно и Клепацкому А.Г. с Правителем П.И. пришлось выходить из комнаты, чтобы покурить в курилке. Воздух в комнате стал чище, и мысль работала чётче. Я перестал так уставать к концу рабочего дня.

8.

В 1973 году командованию отдела стало ясно, что военно-экономическая оценка создаваемой техники – явление не временное. Ей придётся заниматься постоянно, и для этого одного Беркова мало. Нужна лаборатория военно-экономических и оперативно-тактических обоснований. Главный штаб стал изыскивать возможность создания такой лаборатории, однако всё упиралось в штаты. Любые попытки расширения отдела наталкивались на сопротивление отдела кадров ВМФ. Но идея лаборатории уже витала в воздухе, и требовалось только время и подходящий случай для её осуществления.

Летом я вновь был на испытаниях. В этот раз испытывали носитель водолазов торпедной формы, «Сирена-УМ», шедший на замену весьма шумному носителю «Сирена-У». Он мог выпускаться из торпедного аппарата ПЛ на ходу, вместе с двумя водолазами, на скорости 4 узла. Это был уникальный, единственный в мире носитель водолазов. Ни в одной стране мира носители водолазов на ходу ПЛ не выпускались.

Малошумный носитель водолазов «Сирена-УМ»

Испытания прошли успешно. Уровень шума носителя был снижен в несколько раз и находился практически на уровне шума моря.

Любые испытания были для меня праздником. Я с удовольствием прощался на время со стенами Института, чтобы поправить здоровье на Юге. Там меня ждали водолазные спуски в морских условиях, подводная охота и рыбалка с борта катера.

Отпуск мы с Галиной и Алёшей на этот раз провели в Крыму, в местечке Кастрополь. Там жила Галина тётка. Она сдала нам комнату за небольшую плату, да ещё и кормила нас.

В Кастрополе была лодочная станция, и мы часто катались на лодке. Я пытался ловить рыбу на спиннинг. Удавалось поймать мелкую пикшу на глубине 15 – 20 метров.

Втроём на рыбалку в Кастрополе. 1973 г.

Глубже спиннинг не погружался. Тогда я смастерил из

фанеры параван (точную копию параванов на тральщиках), взял самую толстую леску и отправился в море. Там насадил на толстый крючок пойманную пикшу и пустил параван с кормы лодки. Грёб что есть силы. Параван, судя по леске, заглубился метров на сорок. Вдруг леска натянулась и пошла вверх. Я остановился и стал тащить. Тянул с трудом и вытянул небольшую акулу – катрана. Пришлось прыгать в воду, чтобы с воды забросить её в лодку. Через полчаса попалась и вторая акула, немного больше первой. Я повернул к берегу. Вскоре мы с Галиной тащили через пляж, на виду у изумлённой публики, по акуле перекинутой через плечё, а позади нас с гордостью шагал Алёша. Акул мы разрезали на длинные полосы, засолили и завялили на солнце. Потом я пил пиво с акульим мясом и угощал соседей. Но, откровенно говоря, мясо оказалось невкусным, каким-то сухим и волокнистым.

В 1973 году началось создание гидролокатора для водолаза «Искатель». Разработку вёл ЦНИИ «Морфизприбор». Первое, что надо было сделать, это создать деревянный макет гидролокатора и проверить в бассейне удобство его использования (буксировку в руках, обзор индикатора, магнитного компаса, использование ручек управления).

В водолазном снаряжении пользоваться приборами не так просто. Вода часто бывает мутная, сектор обзора резко ограничен из-за маски, а рукоятки надо брать в трёхпалых водолазных перчатках. Кроме того, гидролокатор должен иметь хорошо обтекаемую форму, чтобы не создавать дополнительного сопротивления движению водолаза. Я предложил свою конструкцию корпуса гидролокатора, отличную от зарубежных, и она выдержала испытания.

Примерно тогда же произошёл у меня инцидент с начальником отдела Н.М.Носовым. Он каким-то образом узнал, что у меня дома есть радиостанция, и я иногда работаю в эфире. Носов вызвал меня и «раздолбал».

- Ты связан с секретными документами, работаешь на Разведку ВМФ и у тебя дома радиостанция! Ты можешь связаться с Америкой, с Европой! Немедленно закрыть радиостанцию!

Я возразил, что радиостанция зарегистрирована, я имею официальный позывной и соблюдаю правила радиообмена. Что за этим строго следят станции радиотехнического контроля. Но мои возражения не имели успеха. Носов посоветовал мне, во избежание неприятностей, закрыть радиостанцию. Я, конечно, радиостанцию не закрыл, но с Америкой и Европой больше не связывался. Я уже охладел к радиосвязи и лишь изредка выходил в эфир на «круглый стол».

В феврале 1974 г. я получил второе авторское свидетельство на «Устройство аварийного всплытия водолаза с подачей сигнала бедствия». А предыстория этого изобретения такова.

В НИР «Спасение» мною был разработан и собран действующий макет устройства автоматического контроля самочувствия водолаза и испытан в бассейне Института. Смысл устройства в том, что водолазу периодически в наушник подаётся звуковой запросный сигнал. Если водолаз чувствует себя нормально, то он отвечает на сигнал нажатием кнопки. Если он не ответит в течение 30 сек, то автоматически надувается спасательный жилет и водолаз всплывает на поверхность, подавая световые сигналы. Устройство это было доведено до опытных образцов, но в серию не пошло. Разведка сочла ненужным увеличивать размеры снаряжения водолаза и его стоимость. Через несколько лет это стоило жизни одному мичману из Баку. На учениях он порвал комбинезон, затёк и не смог удержаться на поверхности до подхода спасательной шлюпки. Будь у него жилет аварийного всплытия и световой сигнализатор, несчастья бы не случилось.

Вообще у меня сейчас более 20-ти авторских свидетельств и патентов, но останавливаться на них я больше не буду.

9.

В 1974 году испытания под Феодосией были особенно долгими (три месяца) – гоняли два опытных образца носителя водолазов «Тритон-2», постройки ЛАО. Они оказались значительно крупнее макетного образца Гатчинской постройки. Их полное водоизмещение составило 15 тонн, при сухом весе 5,3 тонны. Но основные замечания по макету были устранены. Аккумуляторная батарея теперь вынималась свободно, через боковые люки, а водолазам было даже слишком свободно в кабинах. На носителе было установлено БПУ (бортовое переговорное устройство с моими индукционными разъёмами), а также приводная и пеленгаторная аппаратура ВГМ-459, разработки завода «Ахтуба» (Волгоград). Кроме того, на носителе, после долгой и упорной борьбы с заводом «Водтрансприбор», удалось установить аппаратуру звукоподводной связи «Угорь». Для того чтобы водолазы-водители могли пользоваться всеми этими приборами, оставаясь включёнными в бортовую связь, БПУ имело два коммутатора, позволявшего один наушник первого или второго водолаза подключать к гидроакустике, в то время как другой наушник оставался в системе бортовой связи. Именно это обстоятельство и вызывало возражения конструктора «Угря».

Шестиместный герметичный носитель водолазов «Тритон-2»

Когда проверяли ВГМ то всех удивила точность пеленгования гидроакустического маяка. Она оказалась столь высокой, что как-то Сашка Клепацкий из под воды говорит мне:

- Хочешь, я подцеплю маяк на хвостовой стабилизатор?

- Слабо! - отвечаю я. (Меня держали на связи, потому, что я хорошо понимал, что говорят водолазы через загубник. Тут нужна большая тренировка. Некоторые члены комиссии вообще не ничего понимали).

- Спорим на бутылку коньяка? – предлагает Клепацкий.

- Спорим, - соглашаюсь я в присутствии комиссии.

Маяк отмечен вешкой с буем, и мы видим его в бинокль. Клепацкий его не видит, но на экране пеленгатора есть его пеленг. Место «Тритона» тоже отмечено буйком, привязанным к кормовой штанге. Скорость 5 узлов. Буёк «Тритона» и вешка медленно сближаются: 500, 400, 300, 200, 100 метров. И вдруг вешка заколебалась, накренилась и пошла за «Тритоном». Через пару минут всплывает «Тритон», и на хвостовом стабилизаторе у него фал гидроакустического маяка. А сзади тащится и сам маяк. На борту катера раздались аплодисменты, а я проспорил бутылку.

Уже под конец заводских испытаний произошёл непредвиденный случай. Проверяли покладку носителя водолазов на грунт и всплытие с грунта. Глубина в месте испытаний 42 метра. «Тритон-2» спокойно лёг на грунт, о чём водитель доложил на катер по звукоподводной связи. Дали команду на всплытие. Ждём, ждём, а «Тритона» всё нет. Водителем в этот раз был водолазный специалист Володя Сластён. Я говорю:

- Володя, в чём дело? Вас не видно.

- Пытаюсь продуться, но ничего не выходит, - отвечает Сластён. – У меня уже воздух закончился.

- Пусть всплывает ходом, - говорит председатель комиссии.

Видим как буёк «Тритона» двинулся с места и пошёл в сторону берега. Потом повернул мористее. Опять ничего.

- Мы ползём по грунту и бьёмся о камни, - докладывает Сластён.

- Продуй уравнительную, - говорю я.

- Нечем, - отвечает Сластён.

На борту катера замешательство. Главное спасти людей.

- Какое давление в кабине? – спрашиваю я.

- Нормальное, атмосферное.

- Пусть выходят самостоятельно, - говорит стоящий рядом со мной Клепацкий. Он руководитель спуска. Затем берёт микрофон и начинает командовать:

- Будем выходить свободным всплытием. Всем открыть дополнительные баллоны с азотно-кислородной смесью и сделать трёхкратную промывку дыхательного аппарата.

Сластён дублирует команды внутри «Тритона» по бортовой связи. В новых образцах «Тритона» не одна, а две кабины экипажа, разделённые приборным отсеком с уравнительной цистерной, и две крышки кабин. В первой кабине водолазы-водители, во второй – остальной экипаж.

А Клепацкий продолжает.

- Выровнять давление в кабинах с забортным.

Получив доклад от Сластёна, командует.

- Открыть крышки и всплывать, взявшись за руки.

Через несколько минут все шесть водолазов всплывают на поверхность. Теперь решают, что делать с «Тритоном».

- А давайте его за буёк поднимем, - говорит кто-то из заводских. – Он же лёгкий. В уравнительную цистерну приняли не больше 50 литров.

Багром цепляем буёк и поднимаем на борт катера. Потом все вместе начинаем тянуть за капроновый фал. Идёт туго. Всё-таки 15 тонн под водой. И вдруг фал пошёл легко. Через минуту вытаскиваем обломок дюралюминиевой штанги, которая была прикреплена к «Тритону». Теперь «Тритон» потерян.

Бросаем на месте его утопления буёк с обломком штанги и уходим в гавань завода. Надо готовить судоподъёмную операцию.

На следующий день приходим на это место с заводскими спасателями, но «Тритона» там уже нет. Его унесло течением. Докладываем в Главный штаб о потере секретного опытного образца. Через несколько дней тральщики КЧФ прочёсывают район, но всё безрезультатно. Дно каменистое, сплошные помехи. Где камни, а где «Тритон» непонятно. Искали целую неделю. Результат – ноль. Составили акт о потере секретного носителя водолазов стоимостью в 1 миллион рублей и закончили заводские испытания. Предположительная причина утопления «Тритона» - неисправность клапана вентиляции балластной цистерны.

Только через 12 лет аппарат был найден. Он запутался в рыбацких сетях, и рыбаки отбуксировали его на мелководье. Там они спустили водолаза, и он обнаружил, что поймали они маленькую подводную лодку. Об этом было сообщено в органы госбезопасности, ну а потом узнали и мы. Интересен тот факт, что после подъёма носителя водолазов на поверхность и обследования специальной комиссией, было произведено пробное включение гребного электродвигателя. Винт начал вращаться и сделал несколько оборотов. Все герметичные отсеки были сухими, а приборы работоспособны. Это говорит о высоком качестве создаваемой техники.

10.

В 1974 году была выпущена Директива Главкома ВМФ №0034, которая обязывала все Институты ВМФ участвовать в НИР по тематике специальной разведки. До этого Институты привлекались к работам эпизодически и занимались в основном опытно-конструкторскими работами (ОКР) в интересах Разведки ВМФ. Согласно этой Директиве во всех Институтах были созданы нештатные группы, работающие по тематике Разведки.

Вслед за этим Институтам (1, 9, 14, 24, 28, 34 и 40) с начала 1975 года была задана комплексная НИР «Нота-А» в которой исследовались способы боевого применения групп специальной разведки. Головной была Военно-морская академия, но фактически работой с Институтами занимался я. В этой теме мною впервые была выполнена оценка боевой и военно-экономической эффективности групп СПЕЦНАЗ. Оценка производилась в 24 Институте по моей программе и методике. Программа содержала 800 перфокарт. Расчёт только одного варианта занимал 4,5 часа непрерывной работы ЭВМ БЭСМ-6. Однако не всё было так гладко.

Служил у нас в отделе кап. 2 ранга Шаров В.М. Он был уже кандидат технических наук и метил на место Носова. Но Николай Михайлович держался крепко. В Главном штабе его уважали. Да и в отделе он пользовался непререкаемым авторитетом. Это был энергичный и умный человек. Конечно, большой матерщинник, как и все флотские, но дело своё знал. Тогда Шаров стал метить на должность начальника тактической лаборатории с надеждой превратить её со временем в отдел. По образованию он был корабел, и в тактике, как говориться «ни уха, ни рыла», но амбиций у него было достаточно. Для того чтобы руководить коллективом, не надо быть крупным специалистом, и командование решило ему не препятствовать.

Когда я закончил «Ноту», Носов дал посмотреть ему отчёт, все приложения и методики. Это был весьма объёмный трёхтомный труд и Шаров выкатил 28 замечаний. Носов прочёл их, и сказал:

- Ерунда (на самом деле, он выразился покрепче). Всё это высосано из пальца!

Капитан 2 ранга Шаров В.М.

Академия также дала положительную оценку, и материалы НИР ушли в Главный штаб.

Но у Шарова была цель – опорочить НИР и доказать, что один Берков ничего не может, что срочно нужна тактическая лаборатория. Он воспользовался командировкой в Главный штаб, и все свои замечания передал Пирогову (начальнику 2-го отдела РУ ГШ). Тот обрадовался, что не надо читать материалы НИР, а можно сразу писать замечания, и выкатил все 28 замечаний в официальном письме за подписью Начальника Разведки ВМФ.

В Институте разразился скандал. Помню, что Носов и Шаров после этого серьёзно поцапались. Уже большие начальники (Юрнев, Фигичев) взялись читать мои материалы. Но там было столько математики, что никто из них ничего не понял. Вызвали меня. Шаг за шагом я объяснял и отвечал на вопросы. В конце концов, из 28 замечаний осталось только три.

Я написал письмо в Разведку с опровержением, но и трёх оставшихся замечаний хватило, чтобы Разведка потребовала доработать НИР. Вот эти замечания:

- отчёт содержит материалы особой важности, имея гриф сов. секретно;

- нет оценки эффективности боевых действий водолазов-разведчиков на берегу;

- отчёт содержит грамматические и стилистические ошибки.

Материалы особой важности из отчёта убрали, а оценка эффективности действий водолазов на берегу не входила в мою задачу. Для этого надо было заказывать специальную НИР. В те сжатые сроки я просто физически не мог разработать необходимые методики.

Начальство не стало спорить с ГШ и дало мне полгода на доработку. После этого в 1976 году НИР была принята заказчиком с положительной оценкой.

В феврале 1976 года при отделе была создана тактическая лаборатория, которую возглавил Шаров.

Он предложил мне войти в неё, но я ответил решительным отказом.

В кругу семьи.

Работать с Шаровым я не хотел, но и с тактикой расставаться тоже не было резона. И я стал писать диссертацию на тему «Исследования способов и тактических приёмов боевых действий водолазов-разведчиков».

11.

Извините, но я забежал немного вперёд, проскочив галопом 1975 год. В 1975 году мне присвоили звание капитан 3 ранга. Приятное событие, но не главное. Главное, что мы с Галиной и Лёшей хорошо отдохнули в Кастрополе. Я опять ловил рыбу с лодки и с пирса. Акул я больше ловить не хотел, а попытался поймать морского ерша – скорпену. Мне сказали. Что уха из неё изумительная. Я не раз видел этих скорпен под водой. Они плавали около дна среди камней. На глубине были довольно крупные особи, длиной сантиметров 20 -25. У них был острый колючий верхний плавник и иголки с ядом. Умереть от него невозможно, но рука разболится и распухнет. Я знал, что скорпена хорошо берёт на мидию. Днём я наловил мидий, а вечером пошёл рыбачить с пирса.

Приятная встреча на Юге. 1975 г.

(Алёша и Лена).

Один раз закинул тройник (тройной крючок) - ничего. Только мидия вся съедена. Другой раз – то же самое. Я знал, что скорпена мидию не треплет, а заглатывает целиком своей громадной пастью. Трепала мидию зеленуха (сорная зеленоватая рыба). Подумал, пошёл к жене и взял у неё старый капроновый чулок. Разрезал его на кусочки. Нацепил на крючок мидию и сверху обернул капроновым лоскутом, завязав его ниткой над крючком. Получился капроновый мешочек. Теперь обтрепать мидию было невозможно. Опять закинул удочку и стал ждать. Скорпена за крючок не дёргает. Она его заглотит и лежит на дне, переваривает. Минут через 20 я дёрнул за леску. Что-то есть! Вытаскиваю приличную скорпену. Прижал её садалем к пирсу и ножницами отрезал ядовитый плавник. Теперь она безопасна. С трудом вытащил из глотки крючок вместе с капроновым мешочком, в котором была целёхонькая мидия.

Закинул мешочек с мидией опять и дёрнул через десять минут. Опять скорпена на крючке! Потом закидывал всё ту же мидию и вытаскивал через пять – шесть минут. Каждый раз попадалась новая скорпена. Поймав восемь штук, я с гордостью отнёс их жене. Уха была замечательная и по вкусу напоминала уху из ершей.

Впрочем, купание, рыбалка и поджаривание на пляже были не самыми главными нашими развлечениями. После обеда мы на рейсовом катере совершали прогулки в Симеиз, Алупку, Мисхор, Ялту. Ездили в Никитский ботанический сад. Иногда совершали прогулки в горы. Однажды, стоя возле шоссе, встретили кортеж Брежнева. Он ехал из Фороса (там была правительственная дача) в Симферопольский аэропорт.

Алёша в роли автогонщика. Ялта, 1975 г.

Вообще с Брежневым я пересекался дважды. Как-то зимой, будучи в командировке в Москве (не помню точно в каком году), ночью я оказался на Красной площади. Вообще я любил ночные прогулки. Днём некогда: работа в Главном штабе, ужин, отдых в гостинице, вечером кинотеатр или театр. А после этого можно и прогуляться по тихой ночной Москве.

В этот раз я двигался вдоль кремлёвской стены к Спасской башне. И только вступил ногой на проезд, ведший к воротам, как те стали раскрываться. Смотрю, на противоположной стороне милиционер машет мне палкой и кричит: «Назад! Назад!». Я остановился, не понимая в чём дело, огляделся и увидел, что через Красную площадь на бешеной скорости мчаться чёрные сверкающие правительственные машины. Они как пули просвистели мимо меня и скрылись в воротах.

Потом милиционер мне объяснил, что это Политбюро ЦК КПСС во главе с Л.И. Брежневым собирается на заседание.

Я спросил, - почему так поздно? Уже час ночи!

- У Брежнева бессонница. Да и у других тоже. Старые все, вот и развлекаются по ночам. Если бы ты оказался на их пути, могли бы сбить. Тормозить бы не стали. Вопросы их собственной безопасности важнее.

12.

Испытания занимали сравнительно небольшой отрезок времени в довольно серых буднях научных сотрудников. Основное время уходило на рутинную работу - написание флотских документов (Курсы боевой подготовки, Наставления, Руководства, Справочные пособия для офицеров, расчётные методики, технические задания на новые образцы техники, долгосрочные прогнозы развития вероятного противника, программы вооружения, инструкции, отчёты по НИР и т.д.). Жизнь офицера в НИИ состояла из повседневной научной работы за столом, частых поездок на предприятия, где велись разработки новой техники, технических совещаний, партийных и строевых собраний, нарядов на службу, политзанятий, конспектирования трудов классиков Марксизма-Ленинизма. Изредка выезжали на флотские учения в качестве наблюдателей (посылали наиболее опытных сотрудников).

Как-то меня послали на учения в Севастополь. Я сидел в одной лодке вместе с представителем главного штаба Гамаюновым в контрольной точке (их было несколько на трассе). Дело было ночью на Севстопольском рейде. Мимо нас должны были пройти три пары водолазов на буксировщиках «Протон». Обнаружить мы их могли по белым пенопластовым буйкам, тянувшимся сзади. Задача водолазов – скрытно заминировать стоявший на рейде противолодочный крейсер «Москва» - флагман Черноморского флота.

Сидим на фарватере недалеко от боно-сетевых заграждений, ждём. Специального освещения в бухте нет, но достаточно светло от береговых огней. Поверхность воды просматривается метров на сто в обе стороны. На море штиль. Вдруг слышим разговор, щедро усыпанный матом. Глядим влево и видим пару водолазов. Они плывут по поверхности, раскрыв шлемы и переговариваются между собой. Дело в том, что Буксировщики «Протон» имели движительный комплекс, способный перемещаться из верхнего положения в нижнее. Это делалось с помощью ног водолаза. В нижнем положении движительный комплекс обеспечивал плавание буксировщика по поверхности воды. Этим водолазы и воспользовались, чтобы всё хорошо видеть и не тратить зря кислород из дыхательного аппарата. Перед крейсером они погрузились, установили учебные мины и благополучно вернулись обратно, дважды преодолев боно-сетевые заграждения.

В это же время проводились учения местного отряда борьбы с ПДСС (подводными диверсионными силами и средствами). Одну пару водолазов они заметили возле боно-сетевых заграждений и доложили по рации. Пара считалась уничтоженной. Другую заметили возле крейсера «Москва». Она тоже считалась уничтоженной. Но третья прошла к цели беспрепятственно и выполнила задачу.

Работа по созданию новой техники занимала одно из главных мест в деятельности Институтов. В 1976 году 14 Институт разработал ТЗ (техническое задание) на новый гидроакустический комплекс «Припять». По замыслу, это должен был быть современный базовый гидроакустический комплекс второго поколения для водолазов и ПСД. В него входили модификации:

- «Припять-В1» - для водолазов-разведчиков;

- «Припять-В2» - для буксировщиков водолаза;

- «Припять-Д» - для разрабатываемого 3-х местного (позже он стал 2-х местным) носителя водолазов «Сирена-К» калибра 650 мм;

- «Припять-П» - для строящейся малой ПЛ «Пиранья»;

- «Припять-МК» - гидроакустические маяки.

Я забраковал ТЗ для водолазов и буксировщиков. Это было не новое поколение, а слегка улучшенное старое. У меня в голове уже был совершенно другой вариант ТЗ, который я вынашивал давно. Станция водолаза должна была обеспечивать связь и пеленгование источника сигнала одновременно на раздельные телефоны. Если сигнал маяка справа - работает правый телефон, если слева - работает левый, если по курсу движения - работают оба наушника. В состав водолазной станции также должен был входить гидроакустический фонарик, позволяющий водолазу обнаруживать предметы вокруг себя на дистанции до 30 метров. Были предложения и по ГАС буксировщика. Она должна была иметь более широкий сектор обзора, а также содержать средства подводной навигации.

Заручившись поддержкой моего приятеля, зам. начальника лаборатории 14 НИИ майора Русакова Ю.В., я выступил со своими предложениями на научно-техническом совещании. Тогда начальник отдела подполковник. Давыдов А.И. дал мне свою рабочую тетрадь и сказал: - садись и пиши всё, что считаешь нужным.

Я сел и написал все свои предложения. После обсуждения в отделе, они были приняты, и родилось новое ТЗ. Оно и легло в основу будущего гидроакустического комплекса.

Отпуск в 1976 году мы провели с женой раздельно. Не помню почему, но совместного отпуска не получилось. Жена взяла путёвку в дом отдыха «Солнечногорск» под Москвой и укатила с сыном Алёшей на три недели. Я же решил, наконец, сбросить лишний вес, пока жены нет дома, и можно соблюдать диету. Диету я придумал сам. Исключил все жиры, все углеводы, все макаронные изделия и всю булку. Оставил нежирное мясо, рыбу, чёрный хлеб и растительное масло. Овощи и фрукты ел без ограничений. Голодный не сидел ни дня, но стал быстро худеть. В теле появилась какая-то лёгкость, а в голове необычная ясность. Работоспособность увеличилась, и к концу рабочего дня я почти не уставал. Первые три дня хотелось булки с маслом, печенья, варенья, но я решил держаться до конца. На четвёртый день появился запах ацетона изо рта – признак распада жировых клеток. Очень хотелось сладкого. Иногда начинала кружиться голова, и тогда я позволял себе съесть конфетку. Видимо, резко снизился сахар в крови, и это грозило обмороком. В перерывах между обедом и ужином часто очень хотелось есть. Тогда я ел чёрный хлеб, политый растительным маслом, посыпанный солью и луком. Благодаря такой диете за три недели я с 84 кг похудел до 73, т.е. вернулся к своему училищному весу.

Когда приехала жена, она была весьма удивлена такой разительной перемене. Я предложил ей тоже перейти на мою диету, но она заявила, что нормально себя чувствует и такие подвиги ей ни к чему. Вскоре всё вернулось на прежнюю колею. Опять масло, жиры, каши, макароны и белый хлеб. Через две недели я весил уже 76 кг, но затем вес стабилизировался. Я старался не есть много и употреблять поменьше жиров.

На семейном фронте долгое время всё оставалось без перемен. Алёша подрастал и готовился идти в школу. У него было много игрушек, книжек (не то, что у меня в детстве), но не было сестрёнки или братика. Он рос избалованным эгоистом.

В октябре 1976 года мне удалось, наконец, убедить жену, что нам нужен второй ребёнок, и она перестала предохраняться. Мне хотелось, чтобы родилась дочь и теперь, каждый раз, исполняя свои супружеские обязанности, я твердил:

- Машка! Машка! Машка! Будет Машка! Хочу Машку!

Жена смеялась и дрожала всем телом. Я говори ей: - Перестань смеяться. Секс - дело серьёзное. Ты всё испортишь! Вдруг родится не Машка, а Мишка!

Так оно и вышло, 23 августа 1977 года родился сын Миша. Родился загорелый, поскольку мы совсем недавно вернулись с Юга. На этот раз отдыхали в станице Упорная, Краснодарского края у тёти Поли – сестры Галиного отца Николая Гавриловича. Там был неплохой пруд сразу за садовым участком и мы проводили время на этом пруду. Теперь нас стало четверо, плюс моя мать, которая отделилась от нас и жила своей замкнутой жизнью. Впрочем, когда Галины не было дома, она выходила из своей комнаты и общалась со мной и с детьми. Даже оставалась с Алёшей, когда он болел.

Пополнение в нашем семействе. Родился сын Михаил.

13.

В 1978 году Начальнику отдела Носову Н.М. исполнилось 50 лет и его проводили на пенсию. Для него это был неожиданный и жестокий удар. Он надеялся, что его оставят служить хотя бы до 55-ти. В Институте нередко большие начальники (начальник Института, его заместитель, начальники управлений) служили и до 60. Но Носова подсидел Шаров. Он всё время пел в Главном штабе, что Носов устарел, изжил себя. Что он многого не понимает в тактике и в эффективности. Это подействовало. Начальником отдела стал его заместитель кап. 2 ранга Десятов В.И.

Это был человек – полная противоположность Николаю Михайловичу. Если тот был импульсивен, иногда не сдержан, то Десятов был со всеми одинаково ровен. Если Носов был открыт и по-человечески эмоционален, то Десятов был человек скрытный. На партийных и строевых собраниях он всегда говорил то, что требует обстановка (как и Шаров), и нельзя было понять, искренен он или нет. Если Носов был патриот спецразведки, то Десятов служил по необходимости и делал всё формально. Впрочем, в отличие от Шарова, он был человек невредный. (Делай, что положено и не будет никаких претензий.)

Я и В.И. Десятов за праздничным столом по случаю юбилея Н.Носова. 1978 год.

В своё время он закончил Военно-морскую академию, потом защитил кандидатскую диссертацию и формально мог претендовать на место начальника отдела, но многие сотрудники отдела, да и московское начальство его недолюбливало. С Носовым было как-то проще. Он мог накричать, если провинился, но никогда не наказывал строго и не был злопамятным. Однако подчинённые начальников не выбирают, и я стал служить под началом Владимира Ивановича Десятова.

Летом 1978 года отпуск провели дома, поскольку Миша был ещё очень мал. На испытаниях опять гоняли опытные образцы носителя водолазов «Тритон-2». На этот раз они проходили Государственные испытания. Взамен утраченного два года назад образца сделали новый. Устранили некоторые замечания, полученные на заводских испытаниях, изменили конструкцию клапанов балластной цистерны. В кабине водителей установили опытный образец гидролокатора водолаза «Искатель». Правда, он не очень вписывался в архитектуру пульта управления, но другого гидролокатора у нас просто не было.

Испытания прошли успешно, и никаких серьёзных поломок и происшествий не случилось. Просто изо дня в день выполняли пункты Программы и методики испытаний. Я, вместе с другими членами экипажа, участвовал в проверке системы СДО-1. Это бортовая дыхательная система, к которой подключаются водолазы, чтобы не расходовать свой дыхательный аппарат. Один комплект СДО содержит кислородный баллон, коробку с ХПИ (химпоглотитель двуокиси углерода) и общий дыхательный мешок на двух водолазов. Я сидел в первой кабине на месте водолаза-водителя («Тритон-2» стоял у пирса) и, кроме СДО-1, проверял работу БПУ, «Угря», пеленгатора ВГМ-459 и гидролокатора «Искатель». Всё было исправно и работало отлично. Я сам напросился на испытания, поскольку хотел почувствовать себя в роли водителя, и понять, насколько трудно управлять носителем водолазов и следить за всеми приборами, находясь в водолазном снаряжении. Это казалось очень непросто.

С 1 января 1979 года тактическая лаборатория Шарова была преобразована в отдел оперативно-тактических и военно-экономических обоснований. Вскоре Шаров В.М. получил капитана 1 ранга. Сбылась его давняя мечта. Но перед этим два года шла усиленная демонстрация необходимости расширения лаборатории и превращения её в отдел. Для этого Шаров буквально заваливал работой своих сотрудников. Днём были многочасовые совещания в его прокуренном кабинете, на которых он пытался разобраться в вопросах, которых не понимал сам, а вечером, во внерабочее время сотрудники делали свою основную работу. Да и сотрудники у него не были специалистами в вопросах исследования операций. Всё давалось им с большим трудом. Нередко сидели в субботу и воскресенье. И я был рад, что отказался работать у него в лаборатории. Я работал над диссертацией.

Работа шла ни шатко, ни валко. Сказывалась большая загрузка по основной работе. Кроме того, меня избрали зам. секретаря парторганизации II управления. Приходилось много работать с секретарями парторганизаций других отделов, присутствовать на партсобраниях. Тогда мой неофициальный научный руководитель кап. 2 ранга Рутковский Георгий Евгеньевич посоветовал мне оформиться соискателем при 24 Институте и дал согласие стать моим официальным научным руководителем. Это давало мне один свободный день в неделю для работы над диссертацией и две недели дополнительного отпуска в году.

Я подал заявление на соискательство, но Начальник 24 Института отказался назначить Рутковского Г.Е. моим научным руководителем.

- У нас немало докторов наук, у которых нет соискателей, а Рутковский ещё только кандидат, - сказал он.

Я возразил, что Рутковский единственный дипломированный специалист по борьбе с ПДСС в 24 Институте и, кроме того, он мой фактический научный руководитель уже несколько лет. Но это не возымело действия. Тогда я, в знак протеста, забрал своё заявление и решил продолжить работу, самостоятельно. Фактически же я просто забросил диссертацию, поскольку защититься без научного руководителя было практически невозможно. Я решил подождать, когда Рутковский станет доктором наук (он работал над докторской диссертацией), и его назначат моим научным руководителем.

Ждать пришлось четыре года. Но защититься Рутковскому так и не дали. Его демобилизовали по достижении 45 лет. В те времена шли гонения на евреев в связи с их массовым отъездом в Израиль. И хотя Рутковский не собирался никуда выезжать, он тоже попал под эту гребёнку.

14.

В 1979 году отпуск мы провели в Одессе. Решили отдохнуть от Кастрополя, от Крыма, и посмотреть другие места.

Сняли комнату недалеко от Комсомольского пляжа. Загорали, купались, бродили по городу. Самое интересное, что Миша, которому исполнилось два года, до поездки на поезде говорил очень мало. Понимал всё, а говорить не хотел. Во время поездки смена впечатлений и привычного жизненного уклада подействовали на него положительно, и его словно прорвало. Он стал говорить взахлёб, слова сыпались из него как из рога изобилия. Мы удивлялись произошедшей с ним перемене.

Другой причиной, по которой мы выбрали Одессу, было желание навестить тётю Паню и дядю Андрея. Они уже три года как сменяли комнату дяди Андрея в Ленинграде и комнату тёти Пани в Ломоносове на отдельную двухкомнатную квартиру в Вознесенске. Вернулись, так сказать, на свою историческую родину. Обоим надоели коммунальные квартиры, и на старости лет хотелось пожить отдельно, со всеми удобствами.

От Одессы до Вознесенска было два часа езды на рейсовом автобусе, и мы вскоре выбрались в Вознесенск. Квартира моих родственников располагалась в симпатичном двухэтажном доме, увитом виноградом, в центре города на ул. Ленина. Мы прожили у них несколько дней, отметили 70-тилетие дяди Андрея, и съездили на родину моего отца, в село Новогригорьевка. Посмотрели на дом, в котором родились и выросли отец, дядя Андрей и тётя Паня, побеседовали с единственным Берковым, оставшимся в селе после войны. От него мы и узнали историю нашего рода. Впрочем, дядя Андрей тоже знал её, но никогда не рассказывал. Стеснялся нашего крестьянского происхождения.

Начиная с 1978 года я стал часто ездить в командировки в г. Бельцы, Молдавской ССР. Там на предприятии «Риф» делали водолазные ГАС «Припять-В1 и В2» и ГАС для носителя водолазов «Сирена-К» - «Припять-Д» (главный конструктор А.В. Скуратовский). Ездили обычно вдвоём с Русаковым Ю.В. из 14 НИИ.

Из Ленинграда до Кишинёва летели обычным рейсовым самолётом, а от Кишинёва до Бельц – самолётом местной авиалинии («кукурузником» АН-2). Болтало прилично, но зато полёт занимал 40 минут, вместо 4-х часов на рейсовом автобусе.

В Бельцах было много хорошего молдавского вина и много хороших диффицитных книг в книжном магазине. Там я купил Виктора Гюго, Э.Хемингуея, К.Воннегута, А.Хейли и др.

В 1980 году меня поставили на должность старшего научного сотрудника и присвоили воинское звание капитана 2 ранга. Я знал, что это последнее моё воинское звание. Чтобы получить капитана 1-го ранга, нужно было стать начальником отдела. Но мне это не грозило. У меня не та ВУС (военно-учётная специальность). По штанному расписанию начальником отдела подводных средств движения водолазов мог стать только корабел или механик, а я был специалистом по радиоэлектронике. Но это не очень огорчало меня. Я не рвался в начальники. Мне нравилась моя работа старшего научного сотрудника.

Старший научный сотрудник, капитан 2 ранга Берков Ю.А.

1980 год.

На испытаниях в этот раз гоняли носитель водолазов «Сирена-К». Это были заводские испытания. Носитель получился неплохой, быстроходный, с хорошей дальностью плавания, но вместо трёх водолазов, разместили только двоих. Зато их можно было выпускать из ТА ПЛ на ходу. Из гидроакустики на нём стояла станция «Припять-Д». В ней были режимы гидролокации, связи, привода на маяк, обнаружения сигналов гидроакустических станций и шумопеленгования. Но режим шумопеленгования работал плохо из-за высокого уровня сетевых помех. Пришлось запитать ГАС от автономной аккумуляторной батареи.

К 1980 году наш «круглый стол» в эфире окончательно развалился. Первым (в 1977 г.) из него выбыл Валера Кучук. Его сбила машина, он получил травму позвоночника и на всю жизнь остался инвалидом. Потом Женя Тимофеев получил инфаркт и умер. Остались Коля Осипов да я. Но вдвоём «круглого стола» уже не получалось. Да и вообще, радиолюбительское движение во всём мире пошло на спад. Радиоэлектроника становилась всё сложнее и сложнее, и радиолюбителям было всё труднее создавать приличную аппаратуру. Мастерили в основном карманные транзисторные радиоприёмники (мыльницы).

В том же 1980 году сняли с должности начальника отдела капитана1 ранга Десятова. Это было ЧП (чрезвычайное происшествие). А случилось вот что.

Десятов, как и многие другие офицеры, много лет стоял в очереди на покупку автомашины. Тогда автомашины были большим диффицитом и их распределяли по организациям. В первую очередь удовлетворяли начальников. Вот и ему выделили автомобиль «Москвич-412». Он приобрёл машину и вскоре перепродал её своему зятю. А тот не, долго думая, перепродал её каким-то грузинам по спекулятивной цене (раза в два выше магазинной).

Начальник отдела Иванов Владимир Александрович. 1981 г.

Про это каким-то образом узнали в политотделе НИУ ВМФ. Раскрутили дело о спекуляции. Десятова исключили из партии, сняли с должности начальника отдела и перевели в отдел, который занимался судоподъёмом. Десятов очень обиделся, вину свою не осознал, и служить в этом отделе отказался, а подал рапорт на демобилизацию. Но по возрасту демобилизовать его не могли (ещё не было 45 лет), по болезни тоже (он был здоров). Целый год он валял дурака, не ходил на службу неделями. С ним беседовали, уговаривали дослужить до 45 и уйти нормально, но он заупрямился. Тогда его демобилизовали за поведение, порочащее звание военнослужащего. Лишили воинского звания, всех наград и пенсии. Лишь в 1992 году (в разгар перестройки) это решение отменили, восстановили его в воинском звании и дали приличную пенсию.

Начальником нашего отдела назначили никому неизвестного кап. 2 ранга Иванова В.А. Он был секретарём парторганизации в другом отделе и у него была рука в Политотделе. Служил он у нас в Институте, в отделе у Воронина и занимался оперативно-тактическими обоснованиями системы поисково-спасательного обеспечения, но его никто не замечал. Он был обычный старательный рядовой исполнитель.

Годом раньше от политорганов пострадал сотрудник нашего отдела Женя Болотов. Его дочь вышла замуж за Югослава. Этого ему не простили. Лишили допуска за связь с иностранцем и перевели в редакционно-издательский отдел. Там он и закончил службу в звании капитана 3 ранга.

15.

В 1980 году отпуск мы провели сначала неделю в Анапе, а затем в посёлке Лазоревское под Сочи. В Анапе погода была неважная.

Алёша и Миша на пляже в Анапе. 1980 г.

Дул северный ветер, море было холодным. Сначала мы хотели устроиться в пансионате «Маяк», принадлежащим Гидрографии ВМФ (моя жена тогда уже работала в гидрографической службе г. Ломоносова, бухгалтером в финчасти). Но директор пансионата заупрямилась и сказала, что с такими маленькими детьми как Миша у них не отдыхают. Пока мы её уговаривали, что наш сын очень спокойный и послушный мальчик, Миша с упоением вытаптывал на клумбе цветы. Когда она увидела это, её чуть не хватил инфаркт. В результате мы остались без места, и пришлось искать жильё в частном секторе.

Через неделю нам в Анапе надоело, и мы взяли билеты на рейсовый автобус, следовавший из Новороссийска в Сочи. Ехали 8 часов с одной получасовой остановкой на обед. Миша сидел у меня на коленях и прилично отдавил их. Он был тяжёлый упитанный мальчик.

На берег из пены морской. (В Лазорвском).

В Лазоревском сняли хорошую комнату недалеко от моря и недорого. Там и провели остаток отпуска. Море было теплее, чем в Анапе, но окружающий пейзаж нам не понравился. Не было тех гор, что в Крыму, той красивой растительности, тех живописных местечек, как Кастрополь, Симеиз, Алупка.

А ещё в 1980 году ближе к осени я попал в 37 госпиталь, в Малую Ижору. Привезли меня туда с почечными коликами прямо из Института, где я дежурил по части. Из почек пошёл песок и мелкие камушки. Бока у меня побаливали давно, но я не обращался к врачу. Приму обезболивающее, и всё в порядке.

В госпитале пролежал три недели. Никаких особых процедур мне не делали. Лежал с грелкой и принимал фурадонин. Постепенно камни вышли и боли прекратились.

1981 год ознаменовался тем, что я завёл огород. Уже давно я стремился к физическому труду на свежем воздухе, только некуда было приложить силы. Я чувствовал, что сидячая жизнь в Институте, большие умственные нагрузки вредят моему здоровью. Когда в 1972 году мне предложили садовый участок в Большой Ижоре (там было наше институтское садоводство) я с радостью согласился, но жена, сказала, что ей такого счастья не надо. У неё нет ни свободных денег, ни времени заниматься землёй. Мне пришлось отказаться от участка. И теперь, после 40 лет жизни, я почувствовал, что просто заболеваю без физической нагрузки. Стало прыгать давление, появились неприятные ощущения в области сердца.

И вот я нашёл кусок свободной земли в Красной слободе, на берегу Финского залива. Вокруг меня уже были разработанные участки земли, а желающие захватывали всё новые и новые. Шло какое-то повальное увлечение огородничеством.

Я построил на участке сараюшку, загрузил в неё инструмент и начал освоение участка. Нужно было выровнять его, вырубить кусты вербы и мелкие деревья. Я приезжал на участок на велосипеде, и каждый вечер до седьмого пота трудился, выдирая корни, засыпая ямы, срезая бугры. Я окреп физически и стал чувствовать себя лучше, бодрее. Осенью я начал строить симпатичный домишко, чтобы весной жена и Алёша могли отдыхать в нём. Домик был уже почти готов, когда Ломоносовское начальство решило узаконить самозахват земли и организовать на побережье Финского залива огородные товарищества (кооперативы). Вскоре я узнал, что мой участок попал в кооператив «Гидроприбора» и мне необходимо освободить участок.

Тогда я, не долго думая, обратился в Гор. Исполком с просьбой выделить землю под огородный кооператив 40–му НИИ. Мне сказали, что свободной земли уже не осталось, но если я найду где-нибудь, то они возражать не станут. Вскоре я нашёл приличный участок (около двух гектар) вблизи бывшей городской свалки и стал оформлять документы на кооператив. Командование Института поддержало мою инициативу.

На испытаниях в этот год я был немного. Гоняли буксировщики водолаза «Протон-У» и «Протей-Х». Первый прошёл испытания нормально, второй забраковали. У него были водоактивируемые химические источники тока системы магний – хлористая медь, которые меняли свой вес в зависимости от степени разряда. Под конец дистанции водолаз просто тонул из-за большой отрицательной плавучести. Кроме того, они оставляли оранжевый след на поверхности воды, что демаскировало водолаза.

16.

В 1982 году я впервые вылетел на испытания в г. Баку (Азербайджан). Там был отряд СПЕЦНАЗ. В нём готовили иностранцев (для Кубы, Анголы). А неподалёку от него располагалось Высшее военно-морское училище. Там тоже учились иностранцы.

Самолёт прибыл в Баку около 12-ти ночи. Пока добрался до города, был уже первый час. Сел на последний рейсовый автобус, который шёл на Зых. Сзади сели два негра – курсанты ВВМУ. Я был по форме, при мне были чемодан и портфель. Когда доехали до училища, я вышел. Кругом непроглядная темень южной ночи. Только огни возле училища чуть освещают дрогу. Вдруг чувствую мой портфель и чемодан кто-то тащит в сторону, пытаясь вырвать из рук. Оглянулся – с двух сторон негры. Отбирают у меня багаж и при этом что-то лепечут на ломанном русском. «Грабят!» - мелькнула первая мысль. Но как-то уж очень деликатно. Я понял слово «пожалуйста». Потом понял, что они хотят помочь мне донести багаж.

- Белий человек не должен носить тяжести, - говорил мне один.

- Дайте мы понесём, - говорил другой, отбирая портфель.

Они приняли меня за преподавателя училища и решились на мелкий подхалимаж. Я сказал им, что иду в воинскую часть, и показал рукой мимо училища. Тогда они поняли свою ошибку и оставили меня в покое.

Прибыв в часть СПЕЦНАЗ, я вскоре узнал, что на Каспий пригнали два корабля «Гироскоп» и «Анемометр», знакомые мне ещё по Горячим ручьям. Вот уж не думал, что снова придётся встретиться! Они вышли с завода и были переоборудованы для доставки носителей водолазов «Тритонов-2». В трюме каждого из них размещались по два носителя. Над трюмом была установлена шеститонная грузовая стрела. В носовой части судна были смонтированы два торпедных аппарата (ниже ватерлинии) из которых можно было скрытно выпускать носители водолазов «Сирена-УМ». Внешне они ничем не отличались от рыболовных траулеров и ходили под флагом гидрографии.

Во время испытаний жара достигала 42 градусов, и мы ходили как сонные мухи. Зато вечером все оживали. Красивый город, чайханы, рестораны, вино, фрукты. Только женщин у меня там не было. Мы договорились с женой хранить верность друг другу, и я не хотел нарушать свои обязательства.

Вместе с нами на испытаниях был зам. начальника отдела кап. 2 ранга Колесников Ю.И. Он был замом и при Десятове. Это был энергичный и очень амбициозный человек. На испытаниях он всё взял в свои руки и провёл большую полезную работу, но его амбиции, мнительность и подозрительность отталкивали многих сослуживцев, в том числе и меня. Уж очень рьяно он рвался в начальники, расталкивая всех локтями.

Клепацкого на этот раз с нами не было. Год назад он ушёл на ЛЭБ (лабораторно-экспериментальную базу) Института. Там он получил должность руководителя группы водолазов-глубоководников и звание капитана 2 ранга. (В нашем отделе такой вакантной должности не было). Конечно, он был феноменальным человеком и как водолазный специалист и как руководитель. Самое интересное, что у него не было высшего образования. Он окончил 10 классов, потом водолазную школу, потом служил водолазом на флоте. После этого остался на сверхсрочную. Затем были какие-то курсы младших офицеров, затем опять служба на флоте и, наконец, он попал в Институт. Клепацкий сделал карьеру, дойдя до капитана 2 ранга благодаря своей огромной работоспособности и высокой квалификации. Он сделал себя сам. Но, достигнув вершины карьеры, он стал часто выпивать, в том числе и в рабочее время, что и привело его к демобилизации в 45 лет.

После демобилизации Клепацкий много лет работал начальником водолазной службы Ленинградского рыбного порта, и боролся с пьянством. Несколько раз «завязывал» и держался по нескольку лет, но потом опять срывался.

Вообще пьянство – это бич водолазов. Имея бесплатный спирт на промывку снаряжения, они использовали его для промывания организма и часто плохо кончали.

В нашем отделе место Клепацкого занял кап. 3 ранга Романенко Н.Н. Этот пил постоянно, но физически был здоров как медведь и неплохо знал своё дело. Он и несколько водолазов из Бакинской части и плавали на «Тритонах».

Всё шло нормально, вот только грузовую стрелу у «Анемометра» погнули. Ведь «Тритон-2», заполненный водой, весит 15 тонн, а стрела рассчитана на 6. Его стали поднимать

слишком быстро, и вода не успевала стекать через кингстоны. Кроме того, поднимали на волнении, а при волнении стрелу и «Тритон» качает. Это и привело к поломке стрелы.

В период этих испытаний я имел встречу с первым секретарём ЦК компартии Азербайджана Гейдаром Алиевым.

Встреча была случайной, незапланированной. А произошло это вот как.

Я и каптан-лейтенант Малахов (из Бакинской части) прибыли в аэропорт Бакы на служебном газике для встречи

представителя главного штаба кап. 1 ранга Шашенкова Д.У. Он вылетел спецрейсом из Москвы вместе с первым заместителем Председателя Совета министров СССР Новиковым

(зам. А.Н. Косыгина). Этим спецрейсом летели многие чиновники, которым надо было попасть в Баку.

Я хорошо знал Шашенкова, а Малахов хорошо знал дорогу на Зых, где размещалась спецчасть. Мы встали возле служебного выхода из аэропорта и стали ждать. Вскоре к нам подъехала чёрная «Волга» и из неё вышли человек пять в штатском.

- Вы кого здесь ждёте, ребята? – обратился к нам один из них. Мы объяснили. – Вы отойдите подальше, сейчас сюда приедет Алиев. Он встречает Новикова.

Мы поняли, что это охрана Алиева и немного отошли в сторону. Минут через пять показался кортеж Алиева. Его «Чайка» остановилась напротив служебного выхода из аэропорта. Вышел Алиев. Невысокого роста, коренастый, он огляделся и увидел нас. Мы отдали честь и остались стоять на месте. Алиев подошёл к нам.

- Капитан 2 ранга Берков, - представился я.

- Алиев, - представился Гейдар Алиевич и протянул мне руку.

Мы поздоровались.

- Кого встречаете? – спросил он. Я ответил.

- А вы сами откуда?

- Я из Ленинграда, из 40 НИИ, а капитан-лейтенант Малахов местный, служит в в/ч 51212.

- А, это на Зыхе?

- Так точно, - ответил я и удивился, что Алиев знает нашу часть.

Поговорили ещё немного. Алиев сказал, что он хорошо знает Ленинград, что учился там в ВУЗ-е (не помню только в каком). Ленинград ему очень понравился.

- Вот, стараюсь, чтобы и Баку стал не хуже! – с гордостью сказал он.

- Баку - прекрасный город, - ответил я. Алиев улыбнулся. Улыбка у него была какая-то светлая, добрая. Никогда бы не подумал, что этот человек раньше много лет возглавлял КГБ Азербайджана.

- Ну, мне пора, – сказал он. - Самолёт уже приземлился.

Мы попрощались, он сел в машину и направился в сторону взлётно-посадочной полосы, где метрах в ста от нас была постелена красная ковровая дорожка. Самолёт уже выруливал к ней.

Когда вышли все высокопоставленные чиновники и сели в машины, вслед за ними пошли и их попутчики. Вскоре мы увидели Шашенкова. Он шёл, широко шагая и помахивая портфелем. Я подошёл к нему и пригласил в машину.

Под конец испытаний в Бакинской части произошёл и неприятный случай. Скоропостижно скончался мой бывший начальник отдела Николай Михайлович Носов. Он после демобилизации устроился военпредом в Военную приёмку Разведки ВМФ, в Ленинграде. Его, как хорошего специалиста направили в Баку, наблюдать за ходом испытаний. Он по обыкновению много курил и ещё не совсем акклиматизировался после прохладного Питера.

Закончив очередной рабочий день, мы собрались в штабе части, чтобы подвести итоги. Николай Михайлович что-то говорил, сидя за длинным столом. Вдруг его речь стала неразборчивой, потом он замолчал, взялся за голову и стал падать со стула. Я подскочил и удержал его. Вдвоём с подоспевшим начальником штаба мы положили его на диван. Дыхание его стало прерывистым, изо рта пошла пена. Потом дыхание стало ослабевать и прекратилось совсем. Я стал делать искусственное дыхание и одновременно щупал пульс. Пульса не было. Я стал делать закрытый массаж сердца. Прибежал местный врач-физиолог, сделал укол кофеина. Дыхание не восстанавливалось. Стали белеть кончики пальцев, посинели губы. Уже вызвали «скорую помощь», но её не было минут сорок. Всё это время мы по очереди с врачом делали больному искусственное дыхание. Когда приехала «скорая», врач констатировала смерть в результате тромба лёгочной артерии. Николаю Михайловичу недавно исполнилось 54 года.

Потом мы доставили его тело самолётом в Ленинград и похоронили на Южном кладбище. Так закончились для меня эти испытания.

В 1982 году мне, наконец, удалось оформить все документы по огородному кооперативу, и найденная мною земля была закреплена за 40-м НИИ МО (отдана в бессрочную аренду нашей воинской части). Нам отошла и вся бывшая свалка (это ещё примерно полгектара). Меня избрали председателем кооператива, и я разыграл участки (более сотни площадью по 3 – 4 сотки). Вскоре началось их бурное освоение. Пришлось рыть канавы, делать дренаж, чтобы осушить заболоченный район. Зато вскоре он буквально преобразился.

Себе я выбрал участок за длинной болотиной, тянувшейся вдоль дороги. Доступ туда был затруднён и я не опасался воровства. Участок сплошь зарос вербой. Опять пришлось рубить, пилить и корчевать. На это ушло всё лето. Жене с детьми участок понравился, но помощи от них ждать не приходилось. Работа была тяжёлая, мужская. Дети прыгали на завалах из веток вербы и играли в индейцев. Потом я эти завалы сжёг, и тогда показалась чистая земля. Я начал поднимать целину.

А ещё в 1982 году произошло другое важное событие. Нам, наконец, удалось скопить немного денег, и я купил старенький «Запорожец» - ушастик за 2,5 тысячи руб. О машине мы мечтали давно, но с деньгами была постоянная напряга. Много денег уходило на отпуск, много потратили на обстановку в квартире. Купили югославскую стенку, купили польский гостиный гарнитур (стол, диван, два мягких кресла и шесть стульев). Да и детишки требовали немалых затрат. Мы всё время жили в долг. Брали в займы в кассе взаимопомощи крупную сумму, а потом выплачивали её за год (без процентов).

Купил машину, пришлось покупать и гараж. Но всё это потом мне очень пригодилось.

17.

1983 год принёс новые заботы и новые события. В отделе Шарова дела обстояли неблагополучно. Росло недовольство им со стороны подчинённых. Он всё так же мордовал их бесконечными совещаниями и работой по выходным дням. Его подчинённые уже достаточно выросли как специалисты по военно-экономическим и оперативно-тактическим обоснованиям, а он не понимал их. Появились серьёзные расхождения во взглядах на дальнейшее развитие подводных средств СПЕЦНАЗ. Я как секретарь парторганизации управления не мог оставаться в стороне. Мы обсудили положение с секретарём парторганизации отдела Мелешковым О.Б. и пришли к выводу, что надо выходить на замполита части Валькова А.И.

Первым к нему подошёл Мелешков и подал рапорт с изложением позиции сотрудников отдела. Через пару недель подошёл к замполиту и я. Вальков был человеком очень неглупым и сказал мне.

- Я в курсе дела. Шаров мне и самому не нравится. Но давай не будем раздувать скандал и привлекать Политотдел. Шаров скользкий как угорь и отделается выговором. Я уберу его тихо, без шума.

Шли месяцы, но всё оставалось по-прежнему. Казалось, что Вальков забыл о нашем разговоре. Только несколько раз на партсобраниях он выступил с критикой в адрес Шарова. Но вот приехали проверяющие из 8-го отдела ГШ ВМФ. Они ежегодно проверяли секретное делопроизводство. Наш отдел и отдел Шарова считались самыми засекреченными в Институте. И тут я узнаю, что у Шарова была проверка, похожая на обыск. Перерыли весь его стол, проверили даже записную книжку. И накопали немало. В записной книжке оказались адреса и телефоны закрытых учреждений (п/я), их открытые наименования, фамилии и должности сотрудников, шифры заказов. В столе нашли документы, которые по своему содержанию должны были быть секретными, но не имели грифа "секретно".

В принципе, такой проверке мог подвергнуться любой научный сотрудник или начальник, и накопали бы не меньше, но проверили только Шарова. Я понял, что это сработал Вальков.

Составили акт о грубом нарушении Приказа МО СССР № 010 (по секретному делопроизводству) и отстранили Шарова от работы с секретными документами. Это означало автоматическое снятие его с должности начальника отдела и демобилизацию. Вскоре так и случилось. Начальником тактического отдела назначили Иванова В.А., начальником нашего отдела назначили его зама Колесникова Ю.И.

Начальник отдела Колесников Юрий Иванович. 1983 г.

Вообще-то Иванов и Колесников очень не ладили. Колесников постоянно унижал Иванова и не выполнял его указания. Он только что защитил диссертацию и считал, что вправе ставить себя выше своего недипломированного начальника. Его уже хотели демобилизовать (ему исполнилось 45 лет), но тут сняли Шарова, и конфликт между начальником и его замом мирно разрешился. Колесников (не без поддержки ГШ ВМФ) стал начальником нашего отдела (отдела ПСД), а Иванов - начальником оперативно-тактического отдела.

Встал вопрос о заме Колесникова. Юрий Иванович предложил мне стать его заместителем. Я поначалу согласился, но через месяц понял, что мы не сработаемся. Он привык гнуть и ломать людей. Претензии у него возникали на ровном месте. Не в меру эмоциональный, он не стеснялся в выражениях. Попытался он подмять под себя и меня. Но я всегда был независим и имел своё мнение, которое часто не совпадало с мнением начальника. Вскоре, после очередного выяснения взаимоотношений, я отказался от должности зама. Это поставило Колесникова в трудное положение. Желающих стать его заместителем в отделе больше не было. Да и в других отделах не нашлось. Тогда он предложил стать его замом совсем молодому младшему научному сотруднику, корабелу по образованию, кап. 3 ранга Жирмунскому. Д.А. Тот долго колебался, но потом согласился. Отец у него был членом-корреспондентом Академии наук СССР и парень изо всех старался сил быть достойным своего отца. Он был неплохой человек, интеллигентный и очень неглупый, и мне стало жаль его. В последствии я не раз видел слёзы на его глазах после очередного разноса Колесниковым. Но Дмитрий Алексеевич держался, стиснув зубы, он ждал, когда Колесников уйдёт на пенсию, и тогда ему открывался прямой путь в начальники отдела и к званию капитана 1 ранга.

На испытания в 1983 году я отправился в г. Балаклаву (под Севастополем). Испытывались гидроакустические станции (ГАС) водолаза «Припять-В1» и «Припять-В2». Испытания проходили на базе местного отряда борьбы с ПДСС.

Сперва проверили ГАС «Припять-В1». Всё было прекрасно. Водолазы разговаривали между собой и одновременно пеленговали друг друга. Включали гидроакустический маяк и выходили на него. А гидроакустический фонарик им так понравился, что они тут же приспособили его к автомату АПС и стреляли под водой по мишеням в полной темноте.

Фонарик позволял определить расположение любых предметов вокруг водолаза. Он фиксировал даже боно-сетевые заграждения и якорь-цепи от кораблей. Мерил расстояние до грунта и до поверхности воды. Он стал глазами водолаза, когда видимость была равна нулю. Единственным недостатком ГАС водолаза был её довольно большой вес. В воде она весила минус 1,7 кг. Водолазу приходилось снимать все груза, чтобы вывеситься в ноль. Без параллонового утеплителя водолаз вообще тонул. По ТЗ станция должна была весить не более 5-ти килограммов на воздухе, а фактически она весила 7 кг. Столь большой вес объяснялся тем, что Минсудпром, во время проектирования станции запретил применение серебряно-цинковых аккумуляторных батарей из-за их высокой стоимости. Пришлось применить аккумуляторы КНП, которые имели ёмкость в два раза ниже, чем серебряно-цинковые. Это привело к увеличению габаритов блока питания и общему весу станции.

ГАС «Припять-В2» тоже показала себя неплохо. Правда, в начале нас мучили реверберационные помехи от поверхности воды. Но когда, как следует, вывесили буксировщики водолаза и изменили угол наклона оси станции, всё пошло нормально. Она брала пластмассовый шар диаметром 0,2 метра на расстоянии 200 метров. Угол горизонтального обзора увеличился до 30 градусов. Его обеспечивали семь приёмных каналов шириной по 4,3 градуса каждый. Перед водолазом был установлен приборный щиток с магнитным компасом «Нева» (КМ-48), часами «Восток-амфибия» и глубиномером Г-5. Такой прекрасной аппаратуры у вероятного противника (имелись в виду страны НАТО) ещё не было. Нам удалось вырваться вперёд.

В 1983 году в отпуск мы отправились на своей машине. Взяли путёвки в Эстонию, в пансионат находящийся в местечке Рана – Пунгерья. Это недалеко от Кохтла-Ярве, на берегу Чудского озера. Поехали туда вместе с котом Мотькой. Была середина августа. Погода стояла хорошая, вода в озере была ещё тёплая. Алёша подружился с эстонским мальчиком по имени Айве, который отдыхал в пансионате со своей бабушкой, и мы все вместе ходили на озеро, собирали грибы в лесу, а прямо возле пансионата собирали чернику. Мотька всегда ходил вместе с нами.

Алёша и Мотька. 1983 год.

Когда подошло время возвращаться домой, оказалось, что машина не заводится. Сел аккумулятор. Нам помогли отдыхающие, они долго толкали нас и, наконец, мотор заработал. Мы благополучно доехали до Нарвы, закупили продуктов и поехали дальше. Но тут отказал генератор. Ехали на аккумуляторе и только доехали до дома, как аккумулятор окончательно разрядился. Дальше пришлось буксировать машину на тросе в гараж. Там я и занялся ремонтом.

Урожай в 1983 году выдался отменный. Целина дала прекрасный картофель, помидоры и огурцы. Но больше всего нас порадовала клубника. Её у меня было 8 грядок и собрали мы более 20 кг.

В 1983 году произошло и весьма печальное событие – в октябре, в Вознесенске умер дядя Андрей. Умер через два дня после операции по поводу удаления аденомы простаты. Врачи сказали тёте Пане, что он умер от воспаления лёгких. Но это вряд ли. Видимо, у него отказали почки из-за длительной задержки мочи. Врачи просто скрыли свою вину. Тётя Паня осталась в двухкомнатной квартире одна.

Сын дяди Андрея Юрий сильно пил. Он развёлся с женой в Ленинграде в 1981 году и уехал Вознесенск в надежде, что отец и тётя Паня пропишут его. Но отец не захотел жить с пьяницей и Юрий нашёл себе такую же пьющую женщину. Потом в 1997 году их комната сгорела, но сами они чудом остались живы и поселились в каком-то заброшенном деревянном доме на окраине Вознесенска, где обитали местные бомжи. С тех пор о его судьбе я ничего не знаю.

18.

В 1984 году мы купили новый цветной телевизор «Горизонт-736» с экраном 61 см по диагонали. Тогда это был большой диффицит. Наш старый телевизор «Радуга-701» уже дышал на ладан, села трубка (кинескоп). Телевизор везли из Нового Петергофа на «Запорожце», для чего пришлось демонтировать правое сиденье. Потом я ему приделал ножки от «Радуги» и он занял её место в углу. До сих пор он служит нам верой и правдой. Я уже поменял ему трубку, установил селектор ДМВ каналов, наружную ДМВ-антенну, и теперь он вместо 6-ти каналов принимает одиннадцать. Мне хватает.

На испытаниях опять гоняли носитель водолазов «Сирена-К». На этот раз шли государственные испытания. Всё прошло на редкость гладко, и гидроакустика работала нормально. Сетевые помехи нас больше не мучали, но режим шумопеленгования был не очень эффективен из-за малых габаритов антенны. Кроме того, на носителе установили БПУ, и водолазы могли переговариваться между собой. Это был большой плюс по сравнению с «Сиреной-УМ».

Помню, много времени в том году заняли поездки на ЛАО, где вовсю шло строительство двух малых ПЛ пр. 865 («Пиранья»). Производился монтаж гидроакустической и навигационной аппаратуры, в шлюзовой камере установили моё БПУ. Вообще-то головной организацией по наблюдению за строительством малых ПЛ был 1 НИИ ВМФ, но в части водолазного оборудования и эргономики главными были мы.

Каждая лодка была рассчитана на 9 человек. Из них 3 человека – экипаж и 6 - водолазы-разведчики. На лодку в специальные прочные ангары могли грузиться по 2 носителя водолазов «Сирерна-УМ» или по 6 буксировщиков водолазов с грузовыми контейнерами КТМ-2Б. Кроме того, лодки несли по две торпеды малого калибра (450 мм) в специальных пусковых решётках.

Лодки получились значительно больше, чем было задумано первоначально. Их нормальное водоизмещение составило 217 тонн, а полное – около 300. И всё потому, что они были перенасыщены радиоэлектроникой. Один гидроакустический комплекс «Припять-П» весил 1300 кг. Плюс навигационная система «Лира» с возможностью определения места по спутникам, по звёздам и по РНС «Лоран-С». Кроме того, установили РЛС «Рубка», бортовой вычислительный комплекс, аппаратуру радиосвязи. Да и применявшиеся судостроительные нормали не способствовали снижению водоизмещения малых ПЛ. Эти нормали были разработаны для больших ПЛ, и применять их для малых ПЛ было неразумно. Так лёгкий корпус ПЛ был излишне развит и охватывал прочный корпус целиком. За рубежом малые ПЛ строились с небольшим лёгким корпусом. Запас плавучести ПЛ пр. 865 составлял 30%, в то время как за рубежом он не превышал 15%. Запас прочности по глубине погружения составлял 150%. Не годились нормали по технологии изготовления лёгкого корпуса, габариты стандартных стоек аппаратуры и многие другие нормативы.

В результате неоправданного роста водоизмещения, скорость плавания ПЛ упала до 5-ти узлов, а дальность - до 800 км, плюс 200 км на аккумуляторах. Этого было явно недостаточно даже для Балтики. Лодки были очень дорогими из-за титанового корпуса и сложной громоздкой радиоэлектроники. И всё же это был огромный шаг вперёд в развитии отечественного морского СПЕЦНАЗ-а.

В 1984 году я вновь взялся за диссертацию. Демобилизовали моего бывшего научного руководителя Рутковского Г.Е., и я мог с чистой совестью согласиться с любым новым научным руководителем, предложенным командованием 24 Института. Но когда я перечитал свою старую диссертацию, то понял, что она безнадёжно устарела. Я продвинулся далеко вперёд в исследовании операций, кроме того, я разрабатывал машинную методику исследовательского проектирования ПЛМ (ПЛ малых), ПЛСМ (ПЛ сверхмалых), ПСД с возможностью оптимизации их тактико-технических характеристик (ТТХ). Работа увлекла меня, и я подумал, что неплохо бы её включить в диссертацию. Но это означало изменение темы. Однако теперь это было легко, поскольку со старой темой и Рутковским меня уже ничего не связывало, и я назвал свою новую тему «Методы выбора целесообразных тактико-технических характеристик ПЛМ, ПЛСМ, ПСД». Фактически я заново начал писать диссертацию. В ней конкретные задачи и районы боевых действий водолазов-разведчиков увязывались с оперативно-тактической обстановкой и военно-географическими условиями. Вычислялись вероятности обнаружения ПЛМ, ПЛСМ, ПСД и давались рекомендации по оптимальным ТТХ.

19.

В 1985 году в Институте, в связи с сокращением, произошли серьёзные оргштатные изменения. Коснулись они и нас. Оба отдела, оперативно-тактический и технический слили в один, создав две лаборатории. Начальником объединённого отдела стал Колесников Ю.И., его замом опять стал Иванов В.А., начальником технической лаборатории Жирмунский Д.А., начальником тактической лаборатории Березюков Д.Е.(он был замом у Иванова). В добавок ко всему, нам навесили тематику отрядов борьбы с ПДСС, дав всего двух специалистов по этому вопросу. Фактически Колесников и Иванов продолжали исполнять обязанности начальников отделов, каждый по своему направлению и сидели в отдельных кабинетах вместе со своими начальниками лабораторий. Это помогало им избегать лишних контактов и конфликтов. В 1988 г. Иванова В,А. демобилизовали и Жирмунский Д.А. опять стал замом у Колесникова.

Малая ПЛ пр. 865 («Пиранья») на ходовых испытаниях.

В 1985 году в г. Балтийске начались ходовые испытания малых ПЛ «Пиранья». Наш водолазный специалист Романенко Н.Н. к тому времени демобилизовался и в отдел пришёл новый водолазный специалист кап. 3 ранга Можайский Г.Г. Это был специалист высокого класса, прослуживший несколько лет в частях СПЕЦНАЗ и к тому же непьющий. Водолазом инструктором у нас в отделе давно уже служил мичман Камянский А.В. От водолазного отдела Института были выделены водолазные специалисты Ватагин А.И. и Колотыгин В.П. Принимали участие в испытаниях и специалисты Балтийской морской бригады СПЕЦНАЗ. На этих испытаниях я не был. Мне уже исполнилось 45 лет. Пора было подумать о демобилизации, но командование Института продлило мне службу до 50-ти.

Испытания малых ПЛ пр. 865 закончились только в 1988 году. После этих испытаний обе ПЛМ приняли в состав ДКБФ.

Все эти годы я усиленно работал над диссертацией. Да и плановой институтской работы было немало. Вдобавок ко всему, зам. начальника Института кап.1 ранга Новиков, по согласованию с замполитом Вальковым А.И., сделал меня своим заместителем по проведению политзанятий в группе старших офицеров. Он стал часто болеть (ему было где-то около 60-ти) и мне приходилось постоянно проводить политзанятия вместо него.

В это время в стране уже полным ходом шла Горбачёвская «перестройка», а точнее развал страны. Сначала я воспринял перестройку как благо, (наконец-то у нас появился лидер, который говорит без бумажки) но вскоре понял, что ошибся. Красивых слов много, а дела в стране шли всё хуже и хуже. Власть КПСС качалась и шаталась под натиском демократических сил. Появилась угроза развала Советского Союза, а это грозило всплеском национализма и неисчислимыми бедами для русскоязычного населения в бывших соц. странах. И действительно, вскоре «перестройка» переросла в перестрелку. В Институте резко сократилась количество НИР и ОКР. Начались сокращения.

20.

В 1986 году пришло письмо от тёти Пани, что она сломала ногу (перелом шейки бедра) и лежит в больнице. Нога срастается плохо. Ходить она не может, ухаживать за ней некому. Я посоветовал ей устроиться в интернат для престарелых, но она не захотела там жить. Какая-то женщина взяла её к себе, с условием, что она пропишет в квартиру её дочь с мужем и сыном. Тётя Паня согласилась. С тех пор она жила у этой женщины. Ходила на костыле. Ей было уже 84 года.

В 1987 году я оформился соискателем при 24 Институте. Научным руководителем мне дали доктора военных наук кап. 1 ранга Орленко В.Д. Он посмотрел мою готовую диссертацию и сказал, что можно рассылать её на отзыв оппоненту (в 1НИИ ВМФ) и головной организации (в Военно-морскую академию). Кроме того, надо готовить автореферат и рассылать его на отзыв в другие организации (всего 9 организаций). Весь 1987 год ушёл у меня на оформление документов и сбор отзывов.

В марте 1988 года я защитил диссертацию и получил учёную степень кандидата военных наук. Защита прошла успешно, хотя я был болен. У меня была ангина и температура держалась на уровне 38,5 – 39 градусов. Мне стоило большого труда преодолеть слабость, недомогание, собраться, сделать доклад и ответить на многочисленные вопросы.

Через неделю после защиты меня командировали в Баку, на предприятие БЭМИ (Бакинский электро-механический институт) «Норд». Там проектировался новый навигационный комплекс для нового носителя водолазов «Сирена-М». Раньше я подводной навигацией не занимался. Ею занимался гражданский специалист Никаноров Г.Н., но он уволился в связи с болезнью и навигацию повесили на меня (мы сидели рядом в рабочей комнате и я был в курсе его работ). Заодно надо было заехать и в часть СПЕЦНАЗ. Там я и рассчитывал остановиться.

Прилетел в Баку поздно ночью. Самолёт немного запоздал и последний рейсовый автобус на Зых ушёл. Значит, добираться до части придётся на такси. На стоянке образовалась большая очередь. Я встал в хвосте. Вдруг подъезжает чёрная «Волга» и останавливается рядом со мной. Знаков такси на ней нет. Передняя дверь справа распахивается.

- Куда надо, командир? – спрашивает водитель.

- На Зых, отвечаю я.

- Поехали.

Я сажусь в машину. За мной пытается сесть ещё один попутчик.

- Тебя нам не надо. Места нет, - говорит водитель.

Я оборачиваюсь. Сзади сидят ещё двое небритых мужчин.

- Сперва их отвезём, а потом поедем на Зых, - говорит водитель – азербайджанец.

Машина трогается. У меня в душу закрадываются какие-то нехорошие предчувствия. Эти двое сзади мне не нравятся. Тюкнут по башке чем-нибудь или удавку на шею набросят. Ограбят и выбросят по дороге. Я сажусь вполоборота и начинаю разговаривать с попутчиками сзади. О чём – уже не помню, но не выпускаю их из вида. Тем временем машина ныряет в какой-то тёмный двор и останавливается в арочном проезде. Дверь теперь не открыть. Мешает стена.

- Русский человек – плохой человек, - начинает один, сидящий сзади.

- Почему? – спрашиваю я.

- Пьёт много. Родителей не уважает. Готов за бутылку отца и мать продать.

- Всякие бывают, - отвечаю я. – Есть и такие.

- У нас дети уважают родителей. А русские живут без веры и без законов.

- Не все русские плохие, - говорю я. - Я своих родителей уважаю и законы тоже. И азербайджанцев уважаю. Нет плохих народов, а есть плохие люди. И они, к сожалению, есть в каждом народе. Надо бороться не с народами, а с плохими людьми.

После этой фразы азербайджанцы замолкают и начинают переговариваться по-своему. Я ничего не понимаю, но не спускаю с них глаз. Переговариваются минуты три, поглядывая на меня. Мои нервы напряжены до предела. Потом шофёр что-то громко произносит и трогает машину. Мы выезжаем из подворотни.

- Едем на Зых, - говорит он мне.

- Они тоже? – спрашиваю я.

- Да… Они тоже.

Едем быстро и молчим. Кругом темень и ни души. Через полчаса останавливаемся возле части. Я расплачиваюсь с водителем. Нервное напряжение спадает. Почему-то они не решились грабить меня. Поняли, что без борьбы я не сдамся, да мои слова на счёт плохих людей, а не народов, возымели действие. Они не смогли вызвать меня на ссору, на скандал и им не хватило агрессии, злости чтобы расправиться со мной.

Я благополучно прибыл в часть и на следующий день был в БЭМИ «Норд». Уже тогда в стране ощущался начинающийся развал промышленности. БЭМИ «Норд» сидел без заказов, и специалистам нечем было платить зарплату.

Выполнив командировочное задание, я вернулся в Ленинград. Вскоре я отправился в командировку в г. Бельцы. Там в НИИ «Риф» делали модификацию ГАС «Припять-В2» для носителя водолазов «Сирена-М». Положение у них тоже было тяжёлое. Пытались осваивать ширпотреб никак не связанный с гидроакустикой. Это были последние мои «заграничные» командировки. Через пару лет эти предприятия окончательно развалились и перестали выпускать высокотехнологичную, нужную флоту продукцию.

Осенью 1988 года я уговорил тестя взять садовый участок в Гостилицах. Там расширялось садоводство и 10% участков забирал Гор Исполком для ветеранов войны. В эти 10% и попал мой тесть. Участок я выбрал сам недалеко от главной дороги, и до зимы мы успели завести некоторые строительные материалы из Института метрологии им Д.И. Менделеева. Там ломали старый досчатый забор, а мой тесть работал в охране. Построили сарай, достаточно просторный, чтобы на первое время мог служить и жильём. Там было окно, столик, три стула, лежанка. Сложили туда инструмент. На этом и закончили, наступила зима.

Всю зиму я проектировал дом и согласовывал проект с главным архитектором районного Исполкома. Взял банке кредит (5 тыс.) на строительство дачного дома. Тесть тоже взял кредит. Кредиты были беспроцентные для ветеранов ВОВ и блокадников. Отдать их надо было в течение 10-ти лет. Но кредиты давали не живыми деньгами, а чековыми книжками. И отоварить их можно было только на стройбазах. Весной 1989 мы закупили почти все необходимые строительные материалы (доски, цемент, песок) и доставили их на участок. А как только оттаяла земля, я начал рыть траншеи под фундамент.

Свой огородный участок в Красной слободе я тоже не бросал. Вечером после работы садился на велосипед и допоздна вкалывал на огороде, а в выходные дни, мы всей семьёй на «Запоржце» выезжали в Гостилицы. Там я в основном занимался строительством, а жена, тесть и тёща – сельским хозяйством. Тёща чувствовала себя неважно, болела печень после перенесённого четыре года назад вирусного гепатита.

В 1989 году провели заводские испытания носителя водолазов «Сирена-М» вместе с устройством его выпуска из ТА ПЛ «Трепанг». В составе носителя испытывались навигационный комплекс «Возчик» и гидроакустическая станция «Припять-В2СМ». Это был первый отечественный торпедообразный носитель водолазов калибра 528 мм, хорошо оснащённый средствами навигации и гидроакустики.

Все эти годы (1985 - 1989) в отпуск мы ездили в Кастрополь, к тёте Вере (Галиной тётке по матери). Это было дешево и удобно. Тётя Вера работала в пансионате "Кастрополь" на кухне и приносила нам еду. Я же, кроме отдыха на море, поменял ей полы в пристройке, покрыл крышу, сделал навес над кухней.

Осенью 1988 года Алешу забрали в армию. Он попал служить в Монголию. Служба ему не понравилась. От него приходили письма полные отчаяния. Он привык к вольной жизни, а тут дисциплина, Уставы, приборки, наряды.

Единственной возможностью сбежать из армии и быть поближе к дому, было поступление в военное училище. Я прислал ему экзаменационные билеты во ВВМУРЭ им. А.С. Попова, учебники и он стал готовиться к экзаменам. Я помогал ему решать задачки по математике, которые у него не получались. Весной 1989 года он подал заявление о желании поступить во ВВМУРЭ и командование части отпустило его. Из Улан-Батора он прибыл в г. Борзю (на границе с Монголией), где вместе с другими поступающими в различные училища солдатами, прослужил два месяца.

В июне я прилетел к нему, будучи в отпуске (отпуск был у меня уже 45 суток, плюс дорога), и забрал его с собой в Ленинград. Побыв дня три дома, он подал документы в училище и был направлен в лагерь для абитуриентов находившийся в Красной горке (под Ломоносовым). Там они сдавали вступительные экзамены.

Алёша (слева) – курсант ВВМУРЭ им. А.С.Попова.

Алёша экзамены сдал, но по физподготовке получил двойку. Не смог пробежать километр за установленное время. Подвели новые не разношенные ботинки, которые натёрли ему ноги. Пришлось вмешаться мне. В результате Алёша был зачислен в училище.

Последнее лето в Кастрополе (уже без Алёши). 1989 г.