В Ломоносове

В Ломоносове.

В 1953 году город Ломоносов был почти весь деревянный. Каменные дома были только внизу на проспекте Юного ленинца (ныне Дворцовый), да отдельными островками на улице Красного флота и Красных партизан (ныне Александровская). Мостовые в основном были выложены булыжником. Большинство населения проживало в нижней части города. Автомашин было мало, всё больше лошади с телегами.

Мы с матерью поселились на втором этаже в двадцатипятиметровой светлой комнате, окна которой выходили на Ленинградскую улицу. Дом был двухэтажный, каменный. Квартира коммунальная. В ней проживало (вместе с нами) три семьи. Всё было бы неплохо, но дверь нашей комнаты выходила на кухню. И тут опять вернулись примуса, керосинки, керогазы. Веся копоть и чад просачивались через дверь и наполняли нашу комнату удушливой вонью. Тем более что наша соседка Неуменова и три её взрослые дочери, оказались на редкость неаккуратны. У них постоянно что-нибудь пригорало, убегало, коптило и чадило. Мать не раз ссорилась с ней из-за этого, но всё оставалось по-прежнему.

Школа № 4 на ул. Ленинская, 1954 г.

В Ломоносове я продолжил учёбу в 4-ой средней школе, на улице Ленинская (теперь Еленинская), в 7-ом классе. Школа была двухэтажной деревянной маленькой и тесной.

В классе было около 20-ти человек. Мальчики учились вместе с девочками, и это было очень непривычно для меня. Девочки казались мне инопланетянками. Я не знал, как с ними общаться, ведь в Ленинграде было раздельное обучение, и я учился в мужской средней школе. Я сторонился девочек, да и с мальчиками первое время дружбы не получалось. Я был для них чужак. Но потом всё наладилось. Я подружился и с мальчиками и с девочками. В дальнейшем я узнал, что в ленинградской школе некоторые мои одноклассники в последствии, так и не сумев найти контакт с девочками, стали пьяницами и гомосексуалистами. Они не смогли создать нормальную семью и плохо кончили. Таковы были плоды раздельного обучения, которое к счастью, через несколько лет отменили.

В Ломоносове мне понравился парк, и я часто гулял в нём. По натуре я был фантазёр и мечтатель, и одиночество не угнетало меня. Я по-прежнему занимался радиолюбительством, но с радиодеталями стало трудно. Не было барахолки, не было свалки. Тогда я записался в радиокружок при станции юных техников, и это сняло все проблемы. В кружке я общался с опытными радиолюбителями, руководителем кружка и получал необходимые радиодетали и консультации. Я стал строить супергетеродинный радиоприёмник второго класса. Это уже говорило о серьёзной квалификации.

На Ленинградской улице мы прожили чуть больше года, и мать нашла новый размен. Мы переехали в отдельную однокомнатную квартиру в деревянном доме на ул. Колхозная (ныне Рубакина), как раз напротив рынка (этот дом снесли).

Тётя Паня, мать и соседка во дворе возле дома на ул. Колхозная, 1956 г.

Квартира располагалась на первом этаже и состояла из 13-ти метровой комнаты и 15-ти метровой кухни. Кухню я впоследствии перегородил, отделив в ней прихожую и мастерскую. В мастерской у меня был верстак и много разных инструментов. Это было моё любимое место пребывания.

Квартира была довольно холодной, дом старый, «удобства» во дворе, но это не пугало меня. Я носил воду, пилил и колол дрова, топил печку, помогая матери. Здоровье у неё немного улучшилось, да и лекарства появились более эффективные. Гипертонические кризы стали реже. Работала мать в артели инвалидов. Клеила почтовые конверты.

Директор 4-ой школы, Мочалова Любовь Андреевна, 1957 г.

В восьмом классе я подружился с Володей Пинчук. Его дом был рядом со школой на улице Ленинская. Я часто бывал у него. Из окон его квартиры я видел крышу своего дома, а с крыльца моего дома видна была крыша его дома.

Не помню, кому из нас пришла в голову идея установить световой телеграф для связи между нашими домами. Вовка и я установили на крышах своих домов шесты с электрическими лампочками, подключили к розеткам и телеграфными ключами в условленное время стали передавать друг другу сообщения азбукой Морзе. Потом я бежал к Вовке или он ко мне и каждый показывал, что он принял и что он понял. В начале было много ошибок, но месяца через два дело пошло. И тут пришли пожарники (а может и КГБ-шники) и потребовали немедленно ликвидировать эту связь, поскольку проводка не отвечает требованиям пожарной безопасности. Так закончились наши опыты со световым телеграфом.

В девятом классе мне пришла в голову идея радиофицировать нашу школу, ведь моя ленинградская школа была радиофицирована. На переменах играла музыка, часто по радио выступали пионервожатая, комсорг и директор школы. Я договорился с однокласниками, Володей Пинчук и Сашей Ермолаевым, и мы поделились своей идеей с директором, Мочаловой Любовью Андреевной.

Это я в 10-ом классе, 1957 г.

Она поддержала нашу инициативу и нашла деньги (видимо помогло РОНО) на закупку провода, громкоговорителей, электропроигрывателя, микрофона, розеток. Вот только с усилителем возникли проблемы. Я хотел собрать его сам, но у меня не было силового трансформатора и ещё некоторых деталей.

На помощь пришли шефы из Объединённой школы связи, под Ломоносовым (учебный отряд, готовивший радиомастеров, радиометристов и радиотелеграфистов для флота). В троём мы сделали всю проводку по классам, установили громкоговорители, а в спортзале повесили колокольчик (так назы-вался 10-ти ваттный алюминиевый громкоговоритель). В 1956 году школа была радиофицирована. Это была первая радиофицированная школа в Ломоносове. О нас даже писала Ленинградская газета «Смена».

А это мой школьный товарищ, Володя Пинчук, 1957 г.

Радиоузел в начале помещался на втором этаже, в кабинете директора который она перегородила книжным шкафом. Но через год наше беспокойное хозяйство надоело ей, и мы передислоцировались на первый этаж, в пионерскую комнату. Там было даже лучше. Спортзал теперь находился рядом, а в нём по субботам устраивались вечера танцев. Пластинки крутили я или Вовка Пинчук, по очереди.

Для этого, за минуту до окончания очередной мелодии, я бросал свою партнёршу в зале, и мчался в радиоузел. Ставил новую пластинку и мчался обратно в зал, чтобы пригласить на танец новую девушку.

Саша Ермолаев, 1957 г.

Вечера танцев пользовались большой популярностью не только у старшеклассников, но и у молодых учителей. Даже из других школ приходили ребята и пытались прорваться в спортзал. Но их останавливали дежурные у входа. Я не раз танцевал с молодыми учительницами, вот только успеваемость у меня была по-прежнему неважной. Мне некогда было делать домашние задания, и к концу четверти у меня обычно набиралась куча двоек. Тогда на помощь приходила директор школы. Она вызывала меня и говорила: «Юра, завтра тебя спросят по физике. Сделай, пожалуйста, домашнее задание и подготовься». И так почти по всем предметам. В результате несколько двоек закрывались одной четвёркой или пятёркой и в четверти ставилась тройка. Но к экзаменам я готовился основательно. На время бросал все свои увлечения и усиленно занимался. В результате экзамены сдавал успешно и безо всяких шпаргалок.

Вот только с английским языком в 8-ом классе вышла осечка. Учительница поставила мне за год двойку (экзамена по английскому не было) и назначила мне дополнительные занятия летом. Занятия начались в июле и закончились в августе. Это были весьма своеобразные занятия. Проводились они в парке, на Нижем пруду. Я приходил в назначенное время на пруд, встречался с учительницей, мы раздевались, ложились на захваченное ею лёгкое одеяло и начинались занятия, сочетающиеся с загаром и купанием в пруду. Кругом было полно загорающих, погода стояла прекрасная и время летело незаметно. Занятия мне очень понравились, да и молодая учительница тоже. Она очень старалась подтянуть меня, а я прилежно занимался. Память у меня была отменная, и словарный запас быстро пополнялся. Я научился строить английские предложения, и мы много говорили по-английски. В результате, я не только усвоил программу 8-го класса, но и захватил часть девятого.

В сентябре я снова пришёл в школу, в 9-ый класс, и удивил всех своими знаниями английского на первом же уроке. Но учительница у нас оказалась уже другая. Прежняя ушла в декретный отпуск (я тут не причём). Пол года я не прикасался к учебнику по-английскому, а получал пятёрки и четвёрки. Потом пошли тройки, двойки и всё встало на свои места.

В 9-м классе у меня появился фотоаппарат. Это был трофейный немецкий «Кодак». Портативный, с убирающимся внутрь объективом, он легко помещался в кармане брюк. Купил я его в Ленинграде на барахолке (я опять начал посещать её) за бросовую цену. В нём отсутствовал видоискатель. Вскоре я его реставрировал и увлёкся фотографией. Фотографировал родных и знакомых, а чаще всего пейзажи в Ломоносовском парке. Они сохранились у меня до сих пор. Фотографии печатал сам. Для этого пришлось купить фотоувеличитель. В моей мастерской не было окна, и это было очень кстати. Стоило погасить свет, включить красный фонарь, и можно было работать.

По окончании 9-го класса, в августе и начале сентября нас (комсомольцев) отправили на уборку картошки в Копорье. Домой мы возвращались с полными рюкзаками овощей (картошка, морковь, брюква). Только у Саши Ермолаева рюкзак был не полный, но очень тяжёлый. Я поинтересовался, что в нём. В ответ Сашка с таинственным видом открыл рюкзак и показал мне зенитные снаряды. Он нашёл их вблизи старого фронтового аэродрома. А через пару недель произошло несчастье.

Сашка, со своим другом Вовкой Удот, развёл на лесной полянке костёр и положил снаряд в огонь. Сами парни спрятались за большим камнем и стали ждать взрыва. Вдруг Сашка видит, что на полянку из лесу идёт женщина с ребёнком, идёт прямо к костру. Он выскочил из-за камня и стал махать женщине руками, крича, что к костру нельзя. Но женщина не поняла и продолжала идти. Тогда Сашка схватил палку и стал выгребать из огня шипящий снаряд. Женщина остановилась и попятилась назад. Сашка же схватил снаряд рукой и попытался отбросить его подальше. И в это время прогремел взрыв. Сашка упал. К нему сразу же подбежал Вовка Удот, и вдвоём с женщиной они стали его осматривать. Никаких повреждений не заметили. На счастье, взорвался не сам снаряд, а пороховой заряд в гильзе. Снаряд выбросило в одну сторону, а гильза улетела в другую. Вскоре Сашка очнулся, поднялся на ноги. Стоял, покачиваясь, и ошалело моргал глазами. Потом пришёл в себя, осмотрел правую руку и обнаружил, что мизинец висит на кожице, а из раны течёт кровь. Он положил мизинец в карман, замотал рану носовым платком и вместе с женщиной и Вовкой, направился в поликлинику. Там ему зашили рану и отпустили домой. В школу через пару дней он пришёл без пальца. С тех пор, когда, здороваясь, ребята говорили: «Саня, дай пять», он всегда давал четыре пальца и это стало предметом шуток.

В 10-м классе меня посетило новое увлечение – на занятиях по военному делу я отличился в стрельбе из малокалиберной винтовки и записался в стрелковую секцию при ДОСААФ. Вместе со мной в неё записался и мой одноклассник Юра Климашевский. Сначала мы ходили на занятия в секцию, но потом она развалилась, и председатель ДОСААФ выдал мне и Юрке по винтовке (ТОЗ-8) и несколько пачек патронов, сказав: «Готовьтесь к соревнованиям самостоятельно». Мы с Юркой стали ходить в парк и облюбовали стрельбище возле дворца Петра третьего. За ним есть обширная низина и бруствер, на котором в войну стояли орудия. С этого бруствера мы и стреляли по консервной банке, стоящей внизу на пеньке. За пеньком росло толстое дерево и все пули, летящие мимо, доставались ему. Была осень, народу в парке было немного, и никто нам не мешал. Расстреляв очередную консервную банку, мы шли гулять по лесу и стреляли по еловым шишкам. Никто не обращал внимания на двух вооружённых боевыми винтовками подростков, свободно разгуливающих по парку.

Винтовка находилась у меня больше года. Патроны я получал регулярно. И только когда председателя ДОСААФ тов. Степанова сняли, винтовку пришлось вернуть.

Перед окончанием 10-го класса я загорелся идеей установить в школе коротковолновую радиостанцию. К тому времени я уже занимался в радиоклубе ДОСААФ и изучал радиотелеграфию. Там была радиостанция, и я видел, с каким увлечением школьники работают в эфире. Ребята в 13 -14 лет уже отлично владели азбукой Морзе и вели радиосвязи с Европой, Азией, Америкой. Я обратился к председателю ДОСААФ Степанову, и получил предписание в ОФИ (Отдел финансового имущества), где можно было достать старую армейскую радиостанцию (нашу или трофейную немецкую). С этим предписанием мы с Володей Пинчук отправились в ОФИ (на канал Круштейна) и отобрали там приёмник и передатчик. Одновременно я организовал в школе радиокружок и стал давать ребятам основы радиотехники и радиосвязи. Необходимо было подготовить себе замену в радиоузле, ведь десятый класс был последним, выпускным.

Этот же кружок вдруг неожиданно начал выпускать сатирическую стенгазету «Искатель». Оказалось, что в кружке занимался девятиклассник Володя Ефремов, который отлично рисовал. Он то и придумал выпускать стенгазету с карикатурами. Выпуском газеты руководил Володя Пинчук. Газета пользовалась огромным успехом. Невозможно было пробиться через коридор на первом этаже, в котором вывешивался свежий номер.

И так, радиостанция в школе уже была, но вводить её в строй не имело смысла. Ведь наша 4-я школа на ул. Ленинской существовала последний год. На ул. Красных партизан уже построили новую большую кирпичную 6-ю школу и все учащиеся в 1957 году переходили туда.

После выпускных экзаменов, мы с Вовой Пинчук и ребятами из радиокружка радиофицировали новую школу и установили радиостанцию. Однако работать в эфире мне на ней не пришлось, ещё не было позывного. Наше дело продолжили наши товарищи, и радиостанция в 6-ой школе просуществовала несколько лет.

После окончания школы я не собирался поступать в институт с моим троечным аттестатом. Да и сидеть на шее у матери (студенческая стипендия была невелика) мне не хотелось. Я решил сам зарабатывать и устроился работать на спасательную станцию в Мартышкино. Меня оформили мотористом-рулевым на катер, но приходилось выполнять самые разные работы: строить гараж, рыть котлован для бензохранилища, выходить в Финский залив рано утром и ставить перемёты, а вечером вытаскивать их вместе с пойманной рыбой. Вода в заливе была чистая и рыбы было много. Особенно угрей. Специально мы их не ловили, но они сами запутывались в перемёте.

Я по-прежнему занимался радиолюбительством и летом 1957 г. приволок домой из ОФИ УКВ - радиостанцию. Это была переносная армейская радиостанция А7А, работающая от батарей. Я переделал её на сетевые лампы, соорудил блок питания и начал работать в эфире с позывным UA1FDC. Вскоре у меня появились друзья по эфиру, Коля Осипов, Женя Тимофеев, Валера Кучук и другие. По средам мы организовывали круглый стол и обменивались новостями.

Однако радиосвязь меня не очень привлекала, больше всего я любил собирать и настраивать аппаратуру. Я давно мечтал собрать магнитофон, и после окончания школы взялся за это дело. Материально мы стали жить лучше, поскольку я уже работал, и мог позволить себе купить на барахолке некоторые радиодетали.

Но моя работа на спасательной станции неожиданно прервалась. Как-то в августе я встретил, Вову Пинчук и он убедил меня поступить в ПТУ №1 при заводе «Электросила» учиться на электрика. Он и Саша Ермолаев уже подали туда документы после неудачной попытки поступить в ВУЗ-ы, чтобы отвертеться от призыва в армию. Мне армия не грозила, поскольку я был единственный сын у матери, но я согласился и подал документы в училище (чего не сделаешь за компанию!).

ПТУ №1 находилось на Московском проспекте, недалеко от завода «Электросила» и ездить на занятия надо было на электричке. Мы выскакивали с электрички на станции Броневая и пешком шли до Московского проспекта через огромный пустырь. Никаких построек в том районе (Кубинской улицы, Ново-Измаиловского проспекта) в те времена не существовало. С электрички мы именно выскакивали, а не выходили как все нормальные люди. В те времена в электричках не было автоматических дверей. Мы садились во второй вагон, а при подходе поезда к платформе станции Броневая, открывали двери и выпрыгивали на платформу с ещё довольно быстро движущегося поезда. Это было своего рода развлечением. Однажды Сашка Ермолаев плохо оттолкнулся от дверной стойки (толкались назад, чтобы погасить скорость и занять наклонное положение) и, не удержавшись на ногах, несколько метров проехал по платформе на животе. Хорошо, что он был в перчатках, иначе бы в кровь содрал себе пальцы.

В училище я проучился два года. Практику мы проходили на заводе «Электорсила» и на стройках города (Ленинский проспект, Стрельна). В училище оказались очень неплохие преподаватели, и я прекрасно изучил теоретическую электротехнику. Это помогло мне лучше понять и радиотехнику. Я посещал радиоклуб, работал в эфире и строил более мощный радиопередатчик.

А ещё в училище меня приятно удивила столовая. Я был удивлён высоким качеством приготовления блюд и их разнообразием. Цены же были низкие как в самой захудалой студенческой столовой. Но всё объяснилось, когда я разговорился с одним учащимся ПТУ – Славкой Вороновым. Оказалось, что на кухне работает его отец, и что совсем недавно он был шеф-поваром известного ресторана. В ресторане он проворовался, и его выгнали. Но он лелеял надежду снова вернуться в ресторан, и ему надо было сохранить высокую квалификацию. Вот он и готовил кроме обычных столовских блюд, чанахи в горшочках, чебуреки, чахохбили, солянки, люля-кебаб и прочие ресторанные блюда. Оказалось, что если уметь и при этом не воровать, то и в третьеразрядной студенческой столовой можно готовить ресторанные блюда.

В свободное от занятий время я занимался спортом. Летом много плавал в бассейне на нижнем пруду. Видя, как плавают ребята из спортивной секции, самостоятельно освоил технику плавания кролем и брасом. Зимой любил ходить на каток, неплохо катался на лыжах. Потом записался в лыжную секцию и через год выполнил норму второго разряда. От былой хилости не осталось и следа.

После занятий плаванием на Нижнем пруду, 1959 г.

Моя мать по-прежнему работала в артели инвалидов, тётя Паня охраняла склады на Транзитке, а в свободное время увлекалась рукоделием. Вся комната у неё была украшена кружевами. Дядя Андрей работал поваром в воинской части. С тётей Паней мы виделись постоянно, а вот дядя Андрей приезжал в Ломоносов редко. Мать тоже редко выбиралась из Ломоносова, чтобы навестить сестёр, тётю Тоню и тётю Катю (с другими сёстрами она вообще не общалась).

После окончания в 1959 г. ПТУ, меня направили электромонтером по силовому оборудованию на военный завод п/я 32. Завод находился на Лифлядской улице, и рабочий день начинался с половины восьмого. Чтобы успеть во время, мне приходилось вставать половина шестого и на первой электричке ехать в Ленинград. Там тоже всё было непросто. 35-ый трамвай, который шёл от Балтийского вокзала, был вечно переполнен в часы пик, и мне приходилось ехать на «колбасе» или висеть на подножке, чтобы попасть на завод.

Я плохо высыпался, уставал, и работа на заводе мне не нравилась. Но отработать надо было два года.

Лёша Холодов возле моего дома (позади открытое окно нашей комнаты), 1959 г.

С первой же получки мать разрешила мне купить велосипед. Я давно о нём мечтал. В нашем дворе я дружил с Лёшкой Холодовым. К нему часто заезжал на велосипеде Вовка Калина (Володя Калинин) и они вместе ездили по двору на велосипедах, выделывая разные финты, а потом уезжали в парк купаться. Я оставался один и с завистью смотрел им в след. И вот, наконец, моя мечта сбылась. Я купил новенький «Спорт» и быстро день научился ездить. В тот же день вечером мы поехали с Лёшкой и Вовкой на Красный пруд. С тех пор поездки на велосипеде стали регулярными. Мы ездили в Большую Ижору, в Лебяжье, в Новый Петергоф. Обычно я задавал темп, а Лёшка и Вовка изо всех сил тянулись за мной. (Я был старше Лешки на 5 лет и старше Вовки на 3 года, и физически хорошо развит).

В августе у меня неожиданно появился удобный случай уйти с завода. Вернее, не появился, а я создал его сам. А получилось вот как.

Со мной из ПТУ на завод был направлен Вова Рябов (учился в нашей группе). Он жил в Ленинграде и надумал поступать в СЗПИ (Северо-Западный заочный Политехнический институт). Конкурсы туда были небольшие, и можно было поступить даже с тройками. Вовка готовился к экзаменам и в обед решал задачки по физике и математике. Когда задачка не получалась, он обращался ко мне, и я, вместо того, чтобы подремать, начинал решать ему задачу. Выходило это у меня неплохо, и за две недели до вступительных экзаменов Володька предложил: «А давай поступать вместе!».

Домашняя вечеринка по случаю дня рождения матери, 1959г.

(мать слева)

Я сказал, что совершено не готов к экзаменам, на что он ответил: «Да и чёрт с ним, зато получишь академический отпуск. Неужели не надоело на заводе вкалывать?». Я подумал и согласился. Оформил отпуск и стал готовиться к экзаменам, безо всякой надежды поступить в институт.

Экзамены я сдавал с редкой наглостью. Не зная толком вопроса, я начинал придумывать, фантазировать. И к моему удивлению, это помогло. Помню, как у преподавателя физики, после того как я перестал понимать, что говорю, брови поползли вверх, глаза округлились, потом наступило тягостное молчание.

- Вы очень хотите поступить? – спросил он.

- Да, - ответил я.

- Тогда я ставлю вам четвёрку. – И, помолчав, добавил, - за наглость.

Я получил одну тройку (по-русскому) и три четвёрки (математика, физика, химия), и был зачислен в институт на электроэнергетический факультет.

Вовка Рябов тоже поступил и написал заявление на увольнение с завода. Я сказал ему, что институт-то заочный и тебя хрен уволят. На что он мне ответил: «Дурак, пиши заявление. Начальник цеха в отпуске, а остальным всё по-фигу». Я написал заявление: «Прошу уволить меня с завода, поскольку я поступил в Политехнический институт» и приложил справку о зачислении. В отделе кадров не заметили подвоха и уволили меня и Рябова. Так неожиданно я оказался на свободе.

Теперь передо мной встала задача найти себе интересную работу и чтоб недалеко от дома. Конечно, интересной для меня могла быть только работа, связанная с радиотехникой. Но в Ломоносове такой работы не было. И тут мне помог сын моих соседей по дому, капитан-лейтенант Петрушков Александр Александрович. Он служил во ВВМУС им. А.С.Попова (Высшее военно-морское училище связи) начальником лаборатории на кафедре радиоприёмных устройств, знал меня как опытного радиолюбителя и предложил мне устроиться в лабораторию старшим лаборантом. Зарплата была небольшая, но я согласился. ВВМУС находилось в Новом Петергофе и это меня устраивало. К тому же на работу надо было приходить к 9-ти.

Вскоре началась совсем другая жизнь. Осенью 1959 года я неожиданно оказался студентом – заочником в СЗПИ и старшим лаборантом на кафедре радиоприёмных устройств во ВВМУС им. А.С.Попова. Начальником училища тогда был контр-адмирал Громов. Пожилой, невысокий, седой и очень интеллигентный, он совсем не соответствовал своей грозной фамилии.

В мои обязанности входило готовить учебный класс к практическим занятиям: расставлять лабораторные установки, демонстрационные макеты, проверять их исправность, помогать курсантам, если у них что-либо не получалось. Лабораторные установки и макеты, имитирующие работу различных узлов радиоприёмника, мы изготавливали сами. На кафедре служило несколько мичманов, а в подвале были неплохие мастерские. Мичмана делали механическую работу, а я паял схемы и настраивал лабораторные установки.

Через год произошла реорганизация училища. В него влилось Гатчинское училище радиоэлектроники, которое возглавлял контр-адмирал Крупский М.А. (племянник Надежды Константиновны Крупской – жены В.И. Ленина.) Объединённое училище получило название ВВМУРЭ (Высшее военно-морское училище радиоэлектроники) им. А.С.Попова. Появились кафедры гидроакустики и радиолокации (разместившиеся в корпусах бывшего 7-го НИИ ВМФ, который перевели в Ленинград). В училище стало три факультета: 1-ый готовил инженеров радиотехнической службы кораблей; 2-ой готовил инженеров связи; и 3-ий готовил специалистов по вычислительной технике. Возглавил училище вице-адмирал Крупский. Это был солидный, высокий полный человек очень запоминающейся наружности. Умный, интеллигентный, он всячески поощрял хороших преподавателей. Большое внимание уделял развитию практических навыков курсантов по ремонту аппаратуры в условиях корабля. Всех нас интересовали его встречи с Лениным, и он не раз нам в дальнейшем рассказывал о них. По его словам, Ленин был очень энергичным, волевым человеком, иногда резким, но чаще спокойным и вежливым. В домашней обстановке он был добродушен и весел, но иногда выглядел усталым и озабоченным. Маленький 9-ти летний Миша в те годы не мог и представить себе, что он общается с главой государства, вождём мирового пролетариата.

Вспоминается один курьёзный случай, который произошёл со мной уже после объединения училища. У меня была привычка передвигаться очень быстро. Я не ходил по коридорам училища, а бегал. И вот как-то, возвращаясь из столовой, я бежал по полукруглому стеклянному коридору, соединяющему столовою с главным корпусом. Впереди была невысокая лестница, и я увидел перед собой чьи-то до блеска начищенные ботинки и чёрные брюки, спускающиеся вниз. Раздумывать было некогда, я прыгнул вправо и столкнулся с другим человеком в форме. Это был вице-адмирал Крупский. Я ударил его головой в живот. Опешив, я остановился. Остановился и Крупский, рядом с ним оказался его заместитель, капитан 1 ранга Бледнев. Михаил Александрович тоже слегка растерялся и пробасил: «Ну что ж это вы, молодой человек, так неаккуратно? Надо быть осторожней». Я извинился и, стараясь не задерживаться возле начальства, рванул дальше. Будь я военнослужащий, мой проступок не остался бы безнаказанным, но что возьмёшь с молодого гражданского парня?

10.

После объединения училища меня поставили на штат инженера лаборатории и выделили отдельный кабинет. Там было полно разных измерительных приборов (ламповые вольтметры, генераторы, осциллографы, частотомеры и др.). Всё это позволяло отремонтировать и настроить любой радио-приёмник, телевизор, магнитофон. И ко мне понесли на ремонт всякую бытовую аппаратуру. Целыми днями я что-то паял, настраивал, ремонтировал. Не забывал и о себе. Наладил свой магнитофон и загорелся идеей обзавестись телевизором. Один из преподавателей отдал мне свой старый КВН и я переделал его на авангардовскую трубку (кинескоп с размером 30 см по диагонали от телевизора «Авангард»). Так у нас дома в 1960 году появился телевизор.

Привлекали меня и к научной работе. Один из преподавателей (капитан 2 ранга Ковалёв Николай Иванович) работал над проблемой скрытной радиосвязи. У него возникла идея преобразования обычного телеграфного сигнала в шумоподобный с очень широкой полосой спектра. Такой сигнал воспринимался обычным радиоприёмником как шум. В специальном приёмнике происходило преобразование спектра из широкополосного в узкополосный с частотной модуляцией несущей (свёртка сигнала). На бумаге всё это выглядело очень заманчиво, однако в вопросах конструирования аппаратуры и её настройки Николай Иванович (равно как и другие преподаватели) был не силён и убедил меня сделать действующий макет радиолинии. Через год мы с успехом продемонстрировали работу макета в 34-ом институте ВМФ (институт связи) перед группой офицеров из Главного штаба в числе которой был и начальник связи ВМФ контр-адмирал Толстолуцкий. Николай Иванович Ковалёв получил авторское свидетельство на изобретение.

Я же не раз демонстрировал свою домашнюю аппаратуру (приёмник, магнитофон, передатчик, приборчик для проверки транзисторов, волномер-гетеродин, универсальный блок питания, полуавтоматический ключ для азбуки Морзе) на различных (городских, областных и районных) выставках радиолюбительского творчества и каждый раз занимал призовые места (от второго до пятого). Я был доволен своей жизнью, но сильно уставал, поэтому дела мои в заочном Политехническом институте шли неважно.

Часто я приходил домой после работы в надежде позаниматься, но меня уже ждали посетители (знакомые матери, знакомые её знакомых) с просьбой починить испортившийся телевизор или радиоприёмник и я никому не отказывал. Мне давали небольшие деньги, и это было весьма кстати. Я уже копил на мотоцикл.

И вот, наконец, сбылась моя мечта. В 21 год я стал владельцем старенького лёгкого мотоцикла М1А, который приобрёл у мичмана, служившего во ВВМУРЭ им. А.С.Попова. После двухмесячной самостоятельной подготовки, я сдал на водительские права.

Вскоре я записался в мотоклуб ДОСААФ. Там мне выдали спортивные шипованные шины, объяснили, как форсировать двигатель и вскоре мой мотоцикл стал спортивным, гоночным. Вместе с ребятами из клуба я носился по пересечённой местности в районе Иликов и Большой Ижоры.

Владелец мотоцикла, Ю. Берков,1961 г. (фото с водительского удостоверения).

Мотоцикл часто ломался и я чинил его снова и снова. Через пару месяцев понял, что при такой езде моего мотоцикла надолго не хватит. Да и ребята в секции были не в моём вкусе, ругались матом, выпивали. Кроме езды на мотоциклах и выпивки у них не было никаких увлечений.

Помню как Витька Губа (Губин), маленький, но самый авторитетный в команде мотогонщик, в дымину пьяный, кое-как, держась за забор, добрался до своего мотоцикла, плюхнулся на сидение и упал на руль. Не поднимая головы, завёл мотоцикл и, газанув, рванул с места. Его отбросило назад, он поднял голову и помчался по улице на заднем колесе. Потом опустил мотоцикл, и круто повернул налево. Только его и видели. Ноги его держали плохо, но мотоциклом он управлял лихо. Через год он разбился в автокатастрофе. Был слишком пьян. К тому времени я уже ушёл из секции.

Вспоминается и ещё один случай, связанный с мотоциклом. В училище я познакомился с курсантом пятого курса Юрой Юрченко. Он только что женился и жил в Ленинграде, на площади жены. У него был мотоцикл «Ява», который стоял в училище, во внутреннем дворе. Я часто ездил на работу на своём мотоцикле и оставлял его там же. Так мы и познакомились. Помнится как-то, Юрка предложил мне съездить вместе с ним в выходные дни на озеро Красавица, что на Карельском перешейке. Я согласился. Путь был неблизкий, но доехали мы нормально. На озере хорошо отдохнули, нагонялись на мотоциклах по лесным дрогам, а напоследок решили поменяться мотоциклами. Я сел на его «Яву», а он – на мой М1А. И случилось так, что он не справился с управлением и задел педалью переключения скорости за пенёк. Педаль отломалась у самого основания. Остался лишь острый обломок.

Кое-как я приспособился переключать скорости, цепляясь за этот обломок задником ботинка. Поехали назад. В Ленинграде много светофоров поворотов и у каждого приходилось переключать скорости. Так что задник моего ботинка совсем разодрался, и я стал царапать пятку. Пришлось ехать почти всё время на второй скорости. Трогался с места я как следует газанув, и оттолкнувшись ногами. Юрка в Ленинграде поехал с женой домой, а я направился в Ломоносов. И вот я порядком уставший, подъезжаю к Стрельне. Вижу, стоят два гаишника и машут мне жезлом. Стоят, покачиваясь, и поддерживая друг друга. Я остановился, спрашиваю, в чём дело?

- Ты превысил скорость, - отвечает один заплетающимся языком.

- Да я еду на второй передаче! У меня 40 км/ч.

- Не спорь, а то отберём права. Плати штраф.

- Сколько? – спрашиваю я, упавшим голосом.

- Руб…

Я достал мятый рубль и сунул гаишнику. Сам же, с досады и возмущения не заметил, что автоматически переключился на первую скорость, резко газанул, оттолкнулся ногами, и мотоцикл мой взвился как необъезженный конь. Я чуть не опрокинулся. Проехал на заднем колесе метров десять, осадил своего коня и потом, включив четвёртую передачу, помчался домой, нарушая все правила движения. Представляю себе лица гаишников, которые увидели такой старт!

Это последнее воспоминание о моей гражданской жизни.